СЕРЕНГЕТИ НЕ ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ. Бернард Гржимек.КАК ПОКРАСИТЬ ЗЕБРУ В ЖЕЛТЫЙ ЦВЕТ? Читать. Этология. Поведение животных

9870 St Vincent Place, Glasgow, DC 45 Fr 45.

+1 800 559 6580

Бернард Гржимек

Фото

СЕРЕНГЕТИ НЕ ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ

Читать сначала: Глава 1. ПОЛЕТ ТУДА

Глава 7. МЫ ОБНАРУЖИВАЕМ БРАКОНЬЕРОВ

Как много людей в наше время, совершая дальние перелеты, спит или поглощает жареную курицу с зеленым горошком, которую им любезно подает стюардесса, в то время как в нескольких километрах под ними проплывают изумительные девственные леса! Таким вечно спешащим куда-то пассажирам «воздушных автобусов» мы советуем хоть раз в жизни полетать по-настоящему. Вот хотя бы так, как мы с Михаэлем сегодня.

Изумительно свежее утро. Мы не собираемся ни считать животных, ни подвозить продукты из Найроби; мы решили просто так, бездумно парить в воздухе – мы сегодня отдыхаем. Виражами поднимаемся все выше и выше, пока гора Банаги и река Серонера не делаются совсем крохотными. Белая стрелка высотомера медленно ползет по циферблату. Нашим 250 лошадиным силам надо поднять в воздух добрых 12 центнеров груза. Поскольку Банаги расположен на высоте 1650 метров над уровнем моря, воздух здесь примерно столь же разрежен, как над горами Шварцвальда, так что поднимаемся мы медленно.

Кругозор наш все расширяется и расширяется. Теперь нам уже видна Ленгаи – «гора Господня», острая вершина которой в отдельные годы еще продолжает дымиться. А с другой стороны на горизонте начинает светиться серебристая полоска озера Виктория.

Закрылки на наших полосатых крыльях выпущены до предела, а плоскости пропеллера повернуты таким образом, что он делает три тысячи оборотов в минуту. Вот так, шаг за шагом, наша добрая «зебра» одолевает небо.

Мы достигаем белых кучевых облаков и прямо влетаем в одно из них. Нас сразу же обступает слепящий белый туман, восходящий воздух внутри облака заносит нас еще выше. Тем временем маленькая стрелка на циферблате все приближается к критической желтой полосе. Это означает, что мотор начинает перегреваться: в таком разреженном воздухе мы слишком медленно летим. Здесь уже не хватает спасительного ветра, который бы охлаждал тяжелоработающую машину.

Ничего не поделаешь. Приходится втягивать закрылки подальше и менять поворот лопастей винта; теперь мы летим уже в горизонтальном направлении. Стрелка высотомера замирает, а через 10 минут и мотор начинает остывать. Снова начинается борьба за высоту – шаг за шагом, метр за метром.

Наконец Михаэль говорит:

– Ну все, выше она не потянет: воздух слишком разрежен.

Мы сейчас парим на высоте 5733 метра над уровнем моря, или в 4100 метрах над нашим алюминиевым домиком там, внизу, в степи. Но мы ничего этого уже не видим, так как висим высоко над белыми кучевыми облаками. Под нами простирается какое-то неземное царство… Мы выключаем газ и зажигание.

Наступает тишина. Жуткая тишина. Пропеллер замедляет свой бег и наконец безжизненно повисает в воздухе – теперь это обыкновенная планка с концами, окрашенными в желтый цвет. Закрылки мы выпускаем с наклоном в 45 градусов – это их крайнее положение. Теперь наша «Утка» превратилась в планер, и у нас появляется ощущение настоящего полета – самолет парит в небе, точно гриф. Ветер со свистом проносится под нашими двенадцатиметровыми крыльями. Высотомер показывает, что в секунду мы снижаемся на три-четыре метра. Когда мы опустимся ниже, где воздух станет плотнее, спуск несколько замедлится. Я прикидываю, что так мы можем продержаться в воздухе больше четверти часа.

Где-то недалеко, над белым облачным ландшафтом, высятся глетчеры Килиманджаро. Даже здесь, в этом прекрасном заоблачном мире, он остается царственной горой. Так как теперь вокруг нас тихо, можно говорить друг с другом без микрофона. Мы смотрим вниз на белоснежные поля и беспорядочное нагромождение облачных гор. Неправдоподобный мир, созданный какими-то сверхъестественными силами, как умиротворяющий мираж той суровой твердой земной поверхности там, внизу. Хотелось бы «приземлиться» среди этого радующего глаз облачного ландшафта, лечь и слушать шепот духов… Мы единственные живые люди в этом потустороннем мире; мы закрываем глаза и, держась за руки…

Шлеп! Ощутительный шлепок по соответствующему месту выводит меня из мечтательного настроения. Горят отпечатки всех пяти пальцев. Михаэль же продолжает смотреть в пространство отсутствующим взглядом своих серовато-голубых глаз и едва подавляет насмешливую улыбку. В этом-то и заключается негласная договоренность между нами: надо не только застать другого врасплох, но и сделать это как раз в самую сентиментальную минуту. Михаэлю это удалось.

Теперь мы квиты, счет сравнялся: один – один.

Однако нас что-то начинает познабливать в наших рубашках с короткими рукавами; это оттого, что мотор больше не греет. Согревает только сознание, что достаточно одного нажатия пальца, чтобы его снова включить.

Шесть месяцев назад здесь пролетал один пилот на маленькой «Цессне». Он ввинтился высоко в воздух, чтобы над облаками беспрепятственно пересечь горы, однако не нашел потом «окошка», сквозь которое мог бы разглядеть землю. Ведь приземляться вслепую сквозь облака страшно опасно. Никогда не знаешь, как низко они нависают над землей – может быть, в 10 метрах, а возможно, в виде туманной пелены опустились на самую земную поверхность; бывает, что облака предательски скрывают горные вершины. В порту Найроби слышали, как этот пилот передал по радио, что через пять минут у него кончится бензин и что он не знает, где находится. С тех пор никто больше ничего о нем не слыхал, никто не знает, потонул ли он в жгучем рассоле озера Натрон или лежит, разбитый, в одном из глубоких ущелий в горах.

Мы влетаем в одну из темных пропастей меж облаков и, словно в лифте, спускаемся по краю облачного чудовища. И вот уже под нами снова широкая степь Серенгети, пестрая от солнечных бликов и теней облаков.

Вдруг Михаэль меня толкает:

– Пап! Посмотри-ка, что это там, внизу, прямо под нами? Видишь?

Поперек равнины, зажатой с двух сторон облесенными берегами рек, тянется какой-то странный плетень. Вдоль него бегут человеческие фигурки. Нас они не замечают, потому что мы опускаемся с выключенным мотором. Это, оказывается, они протянули прямо поперек степи изгородь из колючего кустарника, словно заграждение из колючей проволоки. Через каждые 20 – 30 метров оставлены лазейки, сквозь которые гну, газели и зебры вынуждены пробираться во время своих кочевок по степи.

Но в эти отверстия запрятаны железные петли-капканы – это мы знаем наверняка. В них животные медленно умирают или еще живыми становятся жертвой гиен и шакалов. На деревьях возле реки сидят в ожидании падали сотни грифов.

– Браконьеры! – говорит Михаэль гневно.

Мы решили пока не включать мотор, а спланировать поближе к злоумышленникам. Пять человек там, внизу, разрубают тушу зебры; затем двое из них, перекинув красные куски мяса через палку, перетаскивают их в укрытие под деревья.

Я нажимаю на красную кнопку зажигания, мотор чихает раз-другой, потом пропеллер снова начинает вертеться. «Крылатая зебра» с грохотом проносится в каких-нибудь 4 – 5 метрах над землей. Браконьеры с перепугу все бросают, пробегают несколько шагов и падают плашмя на землю. Такого сюрприза с ясного неба они не ожидали. На краю поляны мы взмываем кверху, делаем вираж и снова назад. Несколько человек пытаются убежать к реке, чтобы спрятаться под деревьями, но мы налетаем, как шквал, и они снова бросаются на землю.

При следующем налете некоторые из них поднимаются на колени и целятся в нас из лука. Смешно, что они надеются попасть.

Не приземлиться ли нам прямо здесь? Хорошо бы арестовать парочку этих мучителей животных. Но кто знает, где тут в траве скрываются норы бородавочников? Кроме того, мы не вооружены, а у браконьеров наверняка полно ядовитых стрел. И к тому же мы ведь не правомочны кого-либо арестовывать. У нас нет ни малейшего желания объясняться потом с полицейским управлением.

Но мы вспоминаем, что у нас есть ракетница, предназначенная для подачи сигналов бедствия. Хотя это оружие отнюдь не смертельное, но такой выстрел, направленный в сторону разбойников, безусловно, их изрядно напугает. Ну что ж. Отстегиваюсь от сиденья и выуживаю из ящика позади него «боеприпасы». Протягиваю Михе несколько красных картонных патронов, он вдавливает их в медную трубку, завинчивает ее, и мы разворачиваемся для нового налета.

– Огонь! – Михаэль нажимает на спусковой крючок. Результат оказался, прямо скажем, ошеломляющим. Но не для тех там, внизу, а для нас. Прежде чем мы успеваем сообразить, что, собственно, произошло, сквозь отверстие в плексигласовом потолке со страшной силой врывается ветер. Оказывается, затвор ракетницы был неисправным и патрон устремился не вниз, а вверх, прямо между нашими головами. А что было бы, если бы патрон попал не в стекло, а в одного из нас? Только этого нам еще не хватало!

Лишь для того, чтобы сохранить собственное достоинство, мы еще раз налетаем на разбойничью шайку, но затем круто поднимаемся на высоту 150 метров и направляем своего полосатого коня в сторону его стойла.

А браконьеры-то все-таки не промахнулись! Когда мы закатывали свою машину за ограду из колючего кустарника, то обнаружили стрелу, застрявшую в крыле. Конец загнулся, и вытащить ее оказалось вовсе не так просто. Мне пришлось посадить Михаэля себе на плечи, и он осторожно щипцами вытащил злополучный «снаряд».

– Будь осторожен, – предупреждаю я его, – ты ведь знаешь, что стрелы отравлены!

Кто такой стрелой оцарапает палец, того ждет неминуемая гибель. Против этого яда пока еще нет противоядий. Приготовляется он из особого, на вид совершенно безобидного дерева (Apocantherafrisiorum),  похожего на чахлую итальянскую оливу. На нем растут небольшие красные ягоды, из которых варится довольно приятное на вкус повидло. Далеко не каждое дерево этого вида ядовитое. Смертоносны только совсем немногие, и их очень трудно разыскать. Те из местных жителей, которые специально этим занимаются, определяют их, видимо, по трупам мелких птиц, насекомых и грызунов, в изобилии валяющимся под такими деревьями. Для изготовления яда корни и ветки мелко нарубаются, а затем развариваются до кашеобразного состояния. Варится эта каша до тех пор, пока не загустеет и не превратится в вязкую массу. Затем ее разливают по жестяным банкам, обвязывают листьями и в таком виде завозят контрабандой в местности, где орудуют браконьеры. Кусок величиной с небольшое туалетное мыло, которого хватает как раз на одну стрелу, стоит один шиллинг.

Обладая отравленными стрелами, совсем не обязательно быть хорошим стрелком. Вполне достаточно ранить животное или человека в ногу – жертва уже никуда не уйдет. Правда, этими стрелами далеко не так просто и безопасно убивать львов, как современными ружьями, но все же с ними тоже чувствуешь себя в степи господином над жизнью и смертью. Мясо убитого таким способом животного совершенно безвредно, необходимо лишь предварительно срезать и выбросить кусок вокруг раны.

Ловкие люди, которые гонятся за легким заработком, разбавляют яд для стрел черной землей или продают вместо него вообще какое-то другое месиво. Но мне сказали, что это можно легко проверить. Для этого достаточно сделать себе на ноге маленький надрез, чтобы кровь потекла вниз. Если к этой кровяной дорожке поднести яд, то на ней сейчас же образуются пузыри, которые будут подниматься все выше по ноге. Однако, прежде чем они достигнут маленькой царапины, кровяной след надо скорее стереть. Я испробовал этот способ, но у меня почему-то никакие пузыри образовываться не хотели.

Только что вернулся на своем вездеходе из «коридора» Гордон Пульман. Он единственный из нас, который всегда носит на поясе кобуру. У него вчера тоже было небольшое приключение. Недалеко от реки Дума он увидел одинокого старика. Гордон пожалел его и усадил в машину, но все же отнесся к нему с некоторым подозрением: как он мог один попасть в такое заброшенное место и зачем? Дряхлый старец рассказал, что он был не один, а с молодым парнем. Но того в сухом русле реки Дума укусила змея, и он через несколько минут скончался. Старик якобы положил его под нависавшую над берегом скалу и прикрыл ветками.

Гордон Пульман поехал к тому месту реки, где, по словам старца, произошло это несчастье. Когда же они туда подъехали, старик задрожал и отказался выйти из машины, однако с точностью указал, куда именно он положил труп. Наш друг Гордон нашел там лишь пару костей и много следов гиен…

Мы старательно прикрепляем кусок фольги, чтобы закрыть пробоину на ветровом стекле, а потом по радио передаем по буквам текст телеграммы, которую из Аруши должны отправить в Мюнхен. Совсем не просто все это объяснить по-английски: кто его знает, как, например, по-английски «ветровое стекло». Но, слава богу, у нас здесь, в степи, под рукой достаточно словарей, справочников и карт. Мы давно уже обзавелись в Африке второй библиотекой: перевозка книг стоит слишком дорого. Даже рубашки, белье, брюки и обувь остаются здесь, так как все эти вещи цвета хаки все равно в Европе не носят. Таким образом, у нас в Африке образовалось целое хозяйство, ведь один из нас или кто-нибудь из наших английских сотрудников почти всегда здесь. Но одновременно такое двойное хозяйство создает и двойные заботы.

Я часто встречаю здесь европейцев, которые утверждают, что жить среди африканцев – сплошное мучение: то и дело исчезают ложки, бьется посуда. Что хозяйка забудет запереть, то стащат. Слуги заявляют, что у них, мол, малярия или что в деревне больна мать, садятся на велосипед и уезжают. И возвращаются не через два дня, на которые они отпрашивались, а спустя неделю. Им дарят одежду и обувь, но они не знают чувства благодарности и только наглеют от этого. Таскают все без разбору, как сороки, и при этом не умеют даже как следует почистить ботинки, несмотря на то что им неоднократно показываешь, как это делать.

Я заметил, что так чаще всего говорят те, кто дома, в Европе, не имеет дела с прислугой. Такие люди воображают, что белые слуги всегда неизменно услужливы, работящи и честны. Они не верят, что и в Англии, и в ФРГ можно огорчаться по тому же поводу, что и в Африке. Мне очень знакомо это брюзжание; я вспоминаю, как 40 лет назад меня, тогда еще мальчика, на все каникулы отправляли к родственникам на ферму в Восточную Пруссию. Во всем, в чем здесь обвиняют цветных, там попрекали белых поденщиков.

Я не политический деятель, а биолог. И только как таковой могу высказать кое-что о проблеме «черные – белые».

Вполне возможно, что африканцы в своей массе душевнее, но зато менее интеллигентны, чем европейцы. Однако никаких точных доказательств этого по сей день не найдено. Более того, известно, что среди всех народов и человеческих рас примерно одинаковую часть составляют преступники и убийцы, энтузиасты и равнодушные.

Недавно один европеец, родившийся и выросший в Африке, рассказывал мне, какое неизгладимое впечатление произвели на него итальянские соборы, когда он в шестидесятилетнем возрасте впервые попал в Европу. «Вы только сравните эти шедевры с жалкими глинобитными хижинами наших африканцев!»

Однако это совсем не говорит о том, что африканцы не в состоянии построить такие соборы. Я ответил этому человеку, что если бы египтяне времен постройки гигантских пирамид явились тогда в Англию или Германию и увидели наших предков, облаченных в звериные шкуры, в их деревянных халупах, крытых соломой, то, безусловно, сочли бы их за бездарную, низшую расу, как сейчас многие белые думают об африканцах.

На основании того, что прусский король Фридрих Великий писал по-немецки с ошибками и обходился французским и привозил себе строителей и архитекторов из Франции, французы, видимо, могли считать себя более одаренным народом, чем немцы. Точно так же в наших немецких книгах можно было прочесть, что мы во многом превосходим русских и поляков только потому, что в прошедшие столетия немецкие мастера воздвигали в Кракове, Москве и Киеве весьма значительные сооружения. В книге Гитлера «Майн кампф» я прочел, что русские настолько неспособная раса, что они не в состоянии изготовить даже нормального автомобиля. А они строят спутники! Кто может сейчас предсказать, чего достигнут африканцы через сто лет, даже если они сегодня еще бегают нагишом?

В той же пресловутой книге Гитлера было написано, что рождение ребенка от брака белого человека с черным – явление ненормальное. Это так же «против природы», как скрещивание лошади с ослом, в результате которого получаются лишь бесплодные мулы. Это чистый вымысел, и говорит он о вопиющей необразованности. Скрещивание лошади с ослом соответствует примерно скрещиванию человека с шимпанзе. На Земле существует только один вид человека. Монголоиды, европейцы и негроиды всего лишь расы. От смешанных браков рождаются метисы, обладающие наследственностью промежуточного характера. Если это происходит в массовых масштабах, возникают новые народности. Все наши народы и нации возникли в результате смешения древних народностей. В Южной Америке такое народообразование происходит и в наши дни. Эти «цветные» счастливо сочетают в себе жизнерадостность и «тропикоустойчивость» негров с предприимчивостью европейцев. Научно доказано, что нет таких браков, в которых потомство наследует лишь «плохие» качества обоих родителей. Дети от смешения индейцев с белыми или от африканцев с европейцами только там становятся «неполноценными», где они вынуждены с малых лет скитаться среди нищих или преступных элементов.

Многие расисты выслушивают с удовольствием, что у африканцев мозг в среднем несколько меньше (1315 граммов), чем у европейцев (1360 граммов). Но при этом нельзя забывать, что мозг китайца в среднем весит еще больше (1430 граммов). К интеллекту ни то ни другое не имеет ни малейшего отношения, так как число клеток у всех трех рас одинаковое, а именно 15 миллиардов, только каждая отдельная клетка у африканца несколько меньше, а у монголоида больше.

Если покопаться в собственном генеалогическом древе, то можно обнаружить, что наши деды и прадеды приводили себе жен из ближайших деревень, в лучшем случае из другого города. Вся родня си-дела в одном районе. Сегодня же у каждого из нас родственники и далеко на севере, и на юге, у многих даже в Америке или в Австралии. С каждым десятилетием люди все больше разъезжают по свету и женятся все в более отдаленных местностях. По-видимому, благодаря этому свежему смешению крови люди от года к году становятся все более рослыми и раньше созревают. Известно, например, что в Европе средний рост свежеиспеченных рекрутов за последнее столетие все время увеличивается. Так, сейчас средневековое рыцарское снаряжение вряд ли кому-нибудь из нас налезет. Ведь каждому специалисту-селекционеру известно, что гибриды обычно жизнеустойчивее и крупнее своих исходных форм. От смешения человеческих рас можно ожидать того же. Будущее целых континентов будет зависеть от мирного смешения различных народов, при котором обычно появляется особенно много талантов и гениев. Лишь бы африканцы и индонезийцы не переняли у нас, белых, такие чувства, как национализм и расовая дискриминация.

Человек из так называемых цветных ничем от нас не отличается и имеет равные с нами права, поскольку мы ничем не можем доказать его «неполноценность». Разумеется, нельзя, как это часто делается, сравнивать неграмотного африканского деревенского парня с приезжим европейцем. Ведь если мы сравним африканского банковского служащего из Аруши с конюхом какой-нибудь отдаленной баварской деревушки или африканского учителя или профессора университета с английским докером или русским крепостным двухсотлетней давности, тогда все уже будет выглядеть по-другому. Разве не возмутительно, что даже сегодня в той или иной стране индийскому министру, как цветному, отказываются предоставить номер в гостинице, в то время как необразованного европейского фермера пускают туда охотно даже небритого?

Для меня лично африканец – равноправный человек и брат.

Читать дальше: Глава 8. ПРО ЯДОВИТЫХ ЗМЕЙ

РАЗДЕЛЫ
САЙТА