Бернгард Гржимек. Животные рядом с нами

• Перейти в оглавление раздела: Бернард Гржимек

Бернгард Гржимек. Животные рядом с нами

Читать книгу сначала: Животные рядом с нами

КОРРИДА: БЕСЧЕСТНЫЙ ПОЕДИНОК

Уже вечерело, когда мы приехали в небольшой испанский город. Притормозив возле одного молодого человека, я спросил его на ломаном испанском, как добраться до гостиницы. Но из того, что он, отчаянно торопясь, выпалил впопыхах, я разобрал лишь одно: «коррида де торос», то есть «бой быков». Мне тоже захотелось побывать на корриде, о которой часто и с таким увлечением пишут нынешние литераторы, и составить о ней собственное мнение, мнение натуралиста. У двух других юношей мы узнали, где находится «пласа де торос», и вскоре уже ничто не смогло бы сбить нас с пути, ибо все вокруг стремилось к единой цели.

Два дня назад на юге Франции, в городе Ним, нам довелось любоваться огромным древнеримским театром, построенным две тысячи лет назад. Здешняя «пласа де торос» с ее высоченными отвесными стенами, с трибунами для зрителей, амфитеатром спускающимися к самой арене, очень похожа на него. Однако как попасть туда? Ведь улицы забиты людьми, старающимися протиснуться к кассам. К счастью, наш фольксваген с его черно-красно-желтым флажком, и прежде всего огромная гора багажа на его крыше, вызывает всеобщий интерес. Толпа предупредительно расступается, и я медленно веду машину посреди людского моря, пока не добираюсь до высокого, мрачного фасада. Тяжелые арочные ворота из массивных брусьев, точь-в-точь как в старом замке, словно сами собой распахиваются, и мы, минуя двух тореро, въезжаем в пустынный внутренний двор.

Тореро выглядят точно такими, как мы привыкли их видеть в кино или на фотографиях. На них шелковые, расшитые золотом и серебром куртки, широкополые черные шляпы, штаны до колен, белые чулки и лакированные туфли. И словно назло, в камере нет цветной пленки! А в огромную открытую чашу «пласа де торос» вливается людское море.

Шесть часов вечера. Солнце уже клонится к закату, и часть трибун оказалась в тени. Естественно, что все места на них, даже самые верхние, заняты. Там же, куда еще падают палящие лучи солнца, не видно ни души. Таким образом, на снимке, сделанном вечером, когда солнце находится за спиной фотографа, окажутся лишь пустые, залитые солнцем трибуны, и может показаться, что на корриде никого не было. На самом же деле здесь собралось столько людей, жаждущих увидеть смерть мирных животных, что я невольно спросил себя: «А не оказывается ли пустеющий в часы корриды город в полной власти всяческого жулья!»

Перед самыми дорогими местами проходит еще одна галерея. Она отделена от просторной песчаной арены дощатым по плечи человеку барьером с приступками, позволяющими тореро, легко перемахнув через него, спастись от быка. Есть в барьере и проходы, замаскированные деревянными щитами, чтобы сбить быка с толку и не позволить ему настигнуть тореро,— вещь столь же бесчестная, как если бы на матче по боксу один из боксеров имел бы право, когда становится туго, нырнуть под канаты и из-за них ударить другого боксера, который не может покинуть ринга. Отсюда меня вежливо, но решительно выпроводил полицейский, показав свой жетон. И я, обежав арену по высоким галереям, проходящим под трибунами, протиснулся в самом начале корриды к барьеру, но уже с другой стороны.

Я не собираюсь, подобно спортивному радиокомментатору, два часа подряд смакующему все перипетии футбольного матча, воспроизводить здесь в деталях захватывающее публику действо. Привожу лишь основные моменты.

Вот у края арены поднимается вверх деревянная решетка, и гул толпы на мгновение стихает. Слышен лишь шелест вееров в руках у дам. Матери поднимают детей на парапет, чтобы им было виднее. Через несколько томительных секунд или минут появляется бык. В несколько прыжков он оказывается на просторном желтом поле, останавливается и осматривается. Этот бык гораздо меньше привычных нам массивных домашних быков, зато он намного проворнее их.

Бык не хищник, как лев или тигр, это всего-навсего травоядное животное. Еще недавно он пасся на своем деревенском выгоне, то мирно пощипывая траву, скудную траву безлесной Испании, то вступая в поединок со своими сверстниками за влияние в стаде: ведь каждому бычку хочется со временем стать вожаком. Молодые быки так же, как жеребцы, бараны или козлы, постоянно сражаются в турнирах, где выявляется сильнейший, но при этом все они строго соблюдают правила, предписанные природой. Никогда бык не заколет более слабых собратьев своими длинными, словно кинжалы, рогами. Рога нужны быку лишь для защиты, защиты стада от волков и медведей. Быки не убийцы!

Но вернемся к нашему боевому быку. ...О бедный маленький бычок! О дитя серо-зеленых, залитых солнцем пастбищ Испании! Полное жизни молодое существо, впитавшее с молоком матери правила честного спортивного поединка. Ты и не подозреваешь, что тебя ожидает. Здесь на широкой, посыпанной желтым песком арене, где нет ни одной былинки, перед тобой бесчестный противник. Он борется другим оружием. На этом поле тебе не на что рассчитывать...

Теперь к быку направляется пестро одетый человек с красным полотнищем в руках. Кто придумал, что быкам ненавистен красный цвет? По всему видать, что бык так же равнодушен к одиноко стоящему перед ним тореро, как и к пастуху на деревенском выгоне. И хотя, перед тем как выпустить из хлева, его раздразнили и привели в ярость, он весь поглощен теперь разглядыванием гудящей, окружающей его стены любопытных человеческих лиц.

Львы и тигры рычат. Бык, маленький и совсем растерявшийся перед этой толпой, начинает мычать. Он мычит так же, как корова в хлеву. И, слыша это мычание, мы вспоминаем наши детские книжки. Но вот тореро взмахивает полотнищем у самой морды быка, и тот бросается к нему. Бросается без всякой злобы. Тореро отпрыгивает, и бык проносится под полотнищем.

По правилам турнирных схваток животное, отскочившее в сторону, считается побежденным. Ведь смысл таких поединков состоит в том, чтобы выявить сильнейшее животное, способное, приняв удар головой, выдержать могучий натиск атакующего противника. Но кто же теперь перед ним? Уж не мартышки ли какие-то или, быть может, павианы? Они дразнят его, делают ложные выпады, и в последний миг, отскочив в сторону, нападают сзади.

И вот этакий разряженный «павиан» медленно приближается к быку. В его воздетых кверху руках какие-то палки с крючками, украшенные разноцветными лентами. Быку кажется, что этот хвастун собирается помериться с ним силами, и он пытается боднуть его. Но тореро, отпрыгивая в сторону, вонзает ему в спину, в наиболее чувствительное место между лопатками, острые дротики. Бык уже давно разъярен, а в ярости боль, во всяком случае вначале, не очень заметна. Но почему же этому «павиану», нарушающему рыцарские правила поединка, злоупотребляющему благородством животного, столь восторженно рукоплещут зрители?

Крикливо одетые проворные «мартышки» доводят быка до неистовства. Мельтеша перед ним, они колют, щиплют, рвут кожу, наносят раны. Теплая кровь струится по атласно-черной шкуре быка. Боль пронзает все его существо.

Наконец у одного из мучителей слетает с ноги лакированная туфля, бык набрасывается на его мулету, и тореро прыжками мчится к барьеру, чтобы укрыться за ним. Второго тореро бык поднимает на рога и отбрасывает в сторону. Противник не возвращается, а по законам поединка это должно означать, что он признает себя побежденным. И бык, считая, что победа за ним, оставляет тореро в покое.

Еще один тореро падает. У меня даже дух захватывает: теперь бык может пронзить его своими великолепными, длинными рогами. Но он, немного понаблюдав за лежащим навзничь человеком, оставляет его в покое. Ведь в поединке определяется сильнейший. Убийство же быку несвойственно. Если бы он мог знать, что за игра здесь идет!

Быка без конца злят, наносят ему раны, все новые и новые палки с крючками на конце — бандерильи — впиваются в его тело, раскачиваясь на каждом шагу. Они возбуждают невыносимую боль, царапая и раздирая чувствительную надкостницу. Струится кровь, и бык слабеет. Три, нет четыре «доблестных» бойца кружатся, пританцовывая около быка. Если кому-нибудь из них грозит опасность, то остальные бросаются к быку, подставляя его рогам красные шелковые тряпки. Совсем ослабевши бык топчется на месте и мычит. И мычание это звучит так же мирно, как над деревенскими лугами.

Наконец один из тореро достает шпагу и, пряча ее под мулетой, подходит к измученному быку, и, когда он, обороняясь, медленно и неохотно наклоняет голову, этот «герой» глубоко вонзает шпагу в шею и грудь животного. Бык больше не нападает. Из носа у него хлещет кровь, он не видит больше этих тысяч глаз, жадно стремленных на него отовсюду. Быть может, теперь они кажутся ему маргаритками, растущими на его родном пастбище. Природа милосерднее, чем мы, люди, называющие себя венцом творения. Смерть от потери крови безболезненна, и бык делает то, что делал еще теленком, напившись материнского молока, и что делают все коровы, быки, волы, когда вечернее солнце, достигнув горизонта, скрывается за грядой кучевых облаков. Согнув передние ноги, он касается грудью земли и укладывается на бок. Так спокойно умирает это мужественное животное. А смог ли бы тореро умереть столь же достойно, если бы бык сумел пустить в ход свои рога?

Теперь на арену выходит мужчина в куртке мясника. Подойдя сбоку к умирающему быку, он ловко вонзает короткий кинжал между позвонками непосредственно ниже головы. Если он знает свое дело, то, коротко вздрогнув всем телом, бык вытягивается и затихает. На арене появляются три рослые лошади со свитой людей, одетых во все голубое. Накинув на рога петлю, они уволакивают труп быка. Звучит музыка.

Если тореро понравился зрителям, то его просят обежать вокруг трибун с отрезанным ухом своего мирного противника. Такого тореро осыпают цветами олеандра, конфетами, одаривают вином. Он кланяется публике, как цирковой артист, жаждущий похвал. Если же он сражался плохо, убегал или прятался от быка и не убил его, даже пронзив два-три раза шпагой, то ему вручают бычий хвост, а зрители забрасывают его пустыми бутылками и другими предметами.

Затем все повторяется. Снова слышится музыка, и очередной ничего не подозревающий бычок устремляется на арену. И так до тех пор, пока десяткам тысяч зрителей это не надоест. Тогда на середину арены выносят швейные машинки, велосипеды, столы, заставленные окороками, колбасами, винами. Празднично одетые девочки выкрикивают номера выигравших лотерейных билетов, и те из зрителей, у которых на входном билете оказался такой же номер, возвращаются домой, не только насладившись зрелищем смерти невинных животных, но и с выигранной швейной машиной. Могут спросить: «А не мучительство ли зверей такая коррида? Не позор ли это, лежащий пятном на культуре испанцев, южных французов и латиноамериканцев? Не следует ли им стыдиться этого?» Я взял себе за правило отвечать на подобные вопросы обдуманно, без скоропалительных выводов.

Начнем поэтому издалека. Установлено, например, что рыбы, как и люди, видят мир цветным и превосходно слышат звуки, различая их тончайшие оттенки. И, конечно же, они, так же как и мы, чувствуют боль. Но разве это мешает нам считать рыбалку очень успокаивающим, полезным и приятным спортом? Для рыбаков, конечно, не для рыб. А ведь рыба весом в несколько граммов или фунтов испытывает такую же боль, такие же мучения, как и бык, весящий несколько центнеров. Думается даже, что разъяренный, сражающийся бык ощущает в пылу битвы меньшую боль, чем рыба, испуганно бьющаяся на стальном, засевшем в гортани крючке, на котором в свою очередь извивается от боли еще живой червяк.

Коррида тянется долго. Большинство бычков вскоре отказываются сражаться. Видно, как мучительно болят их раны в холке, как грызет, как пронзает их эта боль. И тореро, понукаемому возбужденными зрителями, приходится прилагать все больше усилий, чтобы заставить слабеющих от мук животных защищаться. Да можно ли радоваться этому? Но ведь люди буйствовали в восторге еще на аренах Древнего Рима, когда на их глазах закалывали побежденных гладиаторов, когда сжигали первых христиан или бросали их на съедение львам. Видимо, люди устроены иначе, чем животные.

Я считаю, что коррида сравнительно безопасна для участвующих в ней людей. Серьезные ранения, травмы черепа и смертельные случаи встречаются здесь гораздо реже, чем в боксе или вольной борьбе. Да и сами по себе испанцы, в общем, симпатичный и благородный народ. Коррида, однако, нисколько не вдохновила меня, и вовсе не оттого, что там убивают быков. Да и кто из нас, обожающих бифштексы или жаркое из говядины под кислым соусом, мог бы, положа руку на сердце, защищать этих животных? Но недостойно человека наслаждаться муками живых существ! Впрочем, вправе ли мы, любители бокса, вольной борьбы, смертельно опасных авто- и мотогонок, критиковать любителей корриды?

Читать книгу дальше: БЫСТРЕЕ, ДАЛЬШЕ, ВЫШЕ... САПСАНЫ, ДЕЛЬФИНЫ, ГЕПАРДЫ