Вид: Lyrurus tetrix = Полевой тетерев, тетерев-косач

• Класс: Aves = Птицы
• Отряд: Galliformes = Куриные, курообразные
•     Семейство: Tetraonidae = Тетеревиные
• Род: Lyrurus Swainson = Тетерева
• Вид: Lyrurus tetrix Linnaeus, 1758 = Полевой тетерев, тетерев-косач

Весенний образ жизни тетерева

Читать далее: Тетерев-косач; Весенний образ жизни тетерева;Летний образ жизни тетерева;Тетеревиные выводки

Еще в исходе февраля, иногда ранее, едва начнет пригревать полуденное солнце и ослепительно белый снег, обтаивая сверху, с гулом садясь на полях и уплотняясь все более и более, уже образует по ночам крепкий наст с обледеневшей корой, снова разрыхляющейся в ясный день, тетерева мало-помалу изменяют обычный ход своей зимней жизни. Стаи их, более или менее многочисленные, все чаще и чаще вылетают из чащи леса на опушку — тетерева, туго набив свои зобы березовой почкой, по нескольку часов кряду греются на солнышке. В средине дня их почти всегда можно встретить по окраинам леса, обращенным на юг и юго-запад, и притом не слишком отдаленным от токов. Стада полевиков, совершавшие более или менее дальние перекочевки на зиму, возвращаются из чащей крупного лиственного леса в мелколесье и кустарники, а из долин улетают обратно в горы.

Проходит еще несколько теплых ясных дней, и стаи по видимому редеют. Курочки, летавшие с косачами всю зиму (что, однако, замечается не всегда), начинают летать отдельно от последних. В то же время и самцы начинают вести более самостоятельную жизнь: они уже не так дружно вылетают с ночлега на жировку и рассаживаются по деревам, иногда на значительном расстоянии один от другого. Но первым вылетает всегда самый старый самец — бывший вожак стаи и будущий токовик.

Как только покажутся первые проталины на черной земле паров и на склонах пригорков, обращенных на юг, самые весенние гости наши грачи займут свои обычные места и начнут оправлять гнезда, едва появятся первые жаворонки( В средней полосе это бывает около средины марта; в южной — в начале, а на севере — в конце месяца ), в утренней тишине перед восходом солнца уже слышится всем знакомое бормотание токовика, усевшегося на дереве неподалеку, а то и посреди обычного сборного весеннего места, которое меняется только при усиленном преследовании.

Токующий косач

Эти первые весенние звуки, давно ожидаемые охотником, однако, еще как-то глухи и нерешительны. Забормочет токовик — и умолкнет; прошлогодние самцы, нахохлившись на деревьях, как бы с недоумением прислушиваются к почти незнакомым им звукам и продолжают лениво ощипывать почку березы или клевать песок и камешки на проталинах у опушки и подбирать здесь осыпавшиеся семена березовых сережек.

Но весна с каждым днем вступает в свои права. Высоко в воздухе трепещут жаворонки, оглашая своим торжественным пением поля, испещренные черными проталинами; солнце греет сильнее и сильнее — бывалые косачи, в свою очередь, начинают вторить то-ковику. С этого момента и начинается настоящий ток. Подзадориваемый соперниками, старый вожак бормочет громче и продолжительнее; брови его раздуваются, краснеют более и более; по временам он слетает на землю и издает те шипящие звуки, которые у охотников известны под названием чуфыканья или чуфысканья. Токованье слышится уже с разных сторон; постепенно вторят старым молодые косачи, все ближе и ближе подлетающие к току; наконец, бормотанье сливается в один общий хор, слышный на заре, особенно по насту и по ветру, на расстоянии трех верст. Проходит еще несколько дней, и тетерева слетаются на самое токовище; начинаются драки, сначала между старыми самцами, затем в этих поединках принимают участие и молодые. Ток в самом разгаре, что бывает в средней полосе не ранее первой половины апреля.

В то же время и курочки, подзадориваемые этими зазывающими звуками, ближе и ближе подлетают к месту сборища. Сначала они по видимому равнодушно охорашиваются, сидя на ветвях деревьев ближней опушки, но затем у нас не позже средины апреля одна за другой, старые всегда прежде молодых, подлетают к самой арене битв самцов.

Таков общий ход весенней жизни тетерева, подвергающейся, однако, некоторым, хотя незначительным, изменениям, зависящим от условий местности.

В большинстве случаев, т. е. нормальное место тока, — широкая опушка леса, выдающаяся мысом в луг или поле и поросшая редким мелколесьем и кустами, или же большие лесные несколько сыроватые покосы, тоже усаженные отдаленными друг от друга березками и кустами. Нередко токовищем бывает как бы оазис на обширном лугу, что зависит от того, что тетерева собираются только на некоей, там, где трава никогда не косится. Это последнее обстоятельство неизменно для всех токов. Очень часто местом последних бывают небольшие несколько песчаные, вообще сухие лесные пригорки( Эти бугры обыкновенно возвышаются на несколько футов. Во многих лесных долинах рек, заливаемых водою, напр, в Пошехонском и Моложском у. Ярославской губ., тетерева токуют на песчаных гривах, поросших редколесьем. ), с которых снег всегда сдувается и проталины образуются скорее, чем где-либо. Тока часто бывают также в перелесках, связывающих два больших лесных острова. В крупноствольном( Однако в редких башкирских березовых рощах Екатеринбургского и Шадринского у., где нередко одно столетнее дерево отстоит от другого на несколько десятков сажен, косачи токуют в центре леса и не выбираются на опушки. ) и частом сплошном лесу тетерева никогда не токуют: невысокие деревья и кусты совершенно достаточны для этой цели, и в сплошных лесах, особенно на севере, косачи собираются по этой причине в лесные, б. ч. моховые болота, усаженные редкими сосенками, чахлым березняком, багульником и поросшие клюквой. В таких местах не редкость встретить тетеревиный ток в недальнем расстоянии от глухариного. Разница только та, что косачи и тут придерживаются мелколесья, а глухарям необходима близость бора или по крайней мере т. н. острова, несколько возвышающегося над окружающим его моховым болотом и потому обыкновенно зарастающего вековыми елями или соснами.

В более южных губерниях, ближе к южной границе распространения тетеревов, там, где леса и кустарники нередко представляют сплошные, хотя и необширные насаждения, тока бывают очень часто на чистых болотах, довольно удаленных от леса, именно в некоей, поросшей редким камышом, иногда вовсе без кустарников. Подобные тока я наблюдал, напр., в южной части Екатеринбургского у. Пермской губ., на границе березовых лесов и степи, и то же самое говорит П. Киреевский( «Рассказы лесного охотника...» ) относительно западной части Орловской губ. В малолесных губерниях ток вообще бывает в открытых местах, что, быть может, объясняется их относительною безопасностью. Впрочем, та же любовь к голым лугам и даже пашням замечается, наоборот, и в очень лесистых местностях, представляющих непроходимые чащи. В Забайкалье, по свидетельству Шведова, тока бывают даже исключительно по пашням, и вследствие этого они весьма непостоянны.

Но в большинстве случаев только весьма резкие изменения местности — вырубка ближних лесов или же усиленное истребление токующих тетеревов, в особенности токовиков, промышленниками — заставляют косачей переменить место своего обычного сборища. Во многих лесных уездах средних губерний есть тока, существующие с незапамятного времени, о которых помнят деревенские старожилы, но количество подобных токов, конечно, уменьшается с каждым годом. Даже при частой стрельбе из шалаша ток временно расстраивается и в незначительном отдалении от него, на расстоянии 50—200 и более сажен, образуется один, а иногда и несколько так называемых побочных токов, куда напуганные тетерева часто улетают при первом выстреле. Нередко они и навсегда покидают свое обычное сборное место. Это всего чаще замечается, когда на току нет более хотя одного старого косача — токови-ка, токуна или заводатора, как его называют в Могилевской губ.( См. «Охота в Могилевской губ.» М. Климова — «Журн. Вольн. экон. общ», 1852 г., январь. ) Без такого старика, вместе с тем осеннего и зимнего вожака стаи, сзывающего тетеревов, заводящего ток, последний расстраивается, и косачи начинают бормотать зря — где придется.

Вблизи столиц и больших городов подобное исключение из правила составляет уже весьма обычное явление. В окрестностях Москвы, Ярославля и многих других городов тетерева вообще токуют поодиночке, вразнобой, и, собственно говоря, настоящих токов здесь уже нет вовсе. Каждый косач бормочет, выбрав себе небольшую лесную полянку или лужайку среди кустов и мелколесья, и только изредка на голос прибегает к нему по лесным тропинкам его ближайший сосед. Это одиночное токование замечается не у одних бывалых и стреляных косачей, но и у молодых, так что здесь мы видим как бы приспособление птицы к невыгодным условиям жизни.

Однако не одно усиленное преследование косачей на токах объясняет нам эту аномалию. Там, где тетеревов много, где осенью и зимою они собираются хотя бы в небольшие стаи, там мы замечаем и более общительности. Виною одиночного токования является, следовательно, как осенняя стрельба на чучела, так еще более безрассудное истребление выводков подгородными промышленниками, из коих уцелевает разве редкий тетеревенок. А выводок вместе с тем есть, так сказать, корень стаи, хотя очень часто самцы собираются в отдельные стада.

Как бы то ни было, кажется, нечего сомневаться в том, что, за редкими исключениями, каждая стая имеет свое собственное токовище. Хотя к весне стая разбивается, но члены ее все-таки придерживаются известного района и редко летают на соседние тока. Исключение составляют только очень молодые самцы: побиваемые двухлетками и стариками, они, естественно, ищут счастья в другом месте. Главные доказательства мнения, что каждая стая косачей имеет свое место сборища, заключаются, во-первых, в том, что как я, так и многие охотники наблюдали в данной местности количество токов соответствует количеству стай( Конечно, за исключением тех местностей, где замечаются налетные стаи ); во-вторых, количество токующих тетеревов никогда не превышает обычного числа индивидуумов в стаях. Таким образом, там, где косачи летают стайками по 10—20 штук, там по стольку же, никак не более, собирается косачей и на токовищах. Напротив, там, где (как, напр., в Нижегородской, Вятской, южной части Пермской, в части Уфимской губ. и в некоторых уездах средних губерний) тетерева летают осенью и зимою по 50—100 штук в одном стаде, там и на тока собираются они в том же числе. Но хотя в юго-западной части Екатеринбургского у.( Именно на р. Зюзилке. ) я видел осенью тетеревиные стаи в 500, даже более особей, таких токов, по-видимому, здесь не бывает и на самые большие не слетается более 200 штук( Некоторые промышленники сказывали мне, что собирается иногда и более; но, разумеется, кто станет заниматься счетом. ). Это объясняется, однако, тем, что подобные стаи прилетают сюда на осенние и зимние корма из Урала, за 50, даже более верст, и из здешних березовых рощ, перемежающихся с пашнями, в конце зимы улетают обратно — в хвойные и смешанные леса хребта, где начинают токовать значительно позднее остающихся — туземных: весна на восточном склоне Урала начинается недели на две, на три ранее, чем в Урале; но, вероятно, всякий наблюдательный охотник замечал, что в чернолесье, где проталины показываются ранее и снег тает скорее, чем в смешанных лесах, тем более краснолесье, тетерева токуют всего ранее.

Самое токовище вполне соответствует количеству прилетающих на него косачей. Обыкновенно оно занимает 10—20 сажен в поперечнике, но иногда бывает гораздо более. В самый разгар весны, начиная с конца апреля, осмотрев внимательно место тока, можно даже до некоторой степени определить количество слетающихся косачей. Самые большие тока занимают изредка площадь в несколько сот квадратных сажен, и на этом пространстве бывает вытоптана, а в самом центре даже вытерта вся прошлогодняя ветошь. Разумеется, за исключением токов, расположенных на едва заметной возвышенности, границы их определить весьма трудно: самцы в разгаре драки иногда убегают далеко в стороны, особенно когда их ловят здесь поножами, но опытный глаз может все-таки судить приблизительно о качестве тока.

Начало тока, как уже было замечено, зависит от климата и широты местности, а также от начала весны. В общих чертах можно сказать, что тетерев начинает бормотать спустя две, даже три недели после начала токования глухарей, когда проталины покажутся и на лесных полянах. Только близ южной границы своего распространения косачи бормочут уже с первых чисел марта; в средних губерниях ток начинается не ранее средины этого месяца, в 20-х числах; на севере, начиная с 60° с. ш., это замечается не ранее апреля, а в некоторых местностях ток задерживается даже до конца этого месяца.

Первое время токовик или токовики, если их несколько, начинают играть довольно поздним утром, незадолго до восхода солнца, — в 6-м часу утра, в пасмурную погоду — и в 6 часов; но затем, в конце марта и начале апреля, токованье начинается около 4-х часов утра, в последних числах этого месяца и в 3-м часу, а в мае, наконец, первое бормотанье слышится иногда во 2-м часу ночи. На дальнем севере, например в Лапландии, где в конце мая солнце уже почти не скрывается, тетерева токуют всю ночь, и их вечернее бормотанье, имеющее, так сказать, подготовительный характер, сливается с утренним. Прежде всех, иногда (в начале весны) за полчаса, прилетает токовик.

Вместе с тем увеличивается и продолжительность токованья. Первоначально тетерева перестают бормотать через 2, редко 3 часа после восхода солнца, и ток к 9 часам разлетается, так что все токованье длится не более пяти часов; но затем косачи, растоко-вавшись, остаются все долее и долее, и в самый разгар любовных похождений их не слышно вовсе только каких-либо 8, даже 6 часов около полудня.

Вначале большие холода и сильные утренники на некоторое время приостанавливают токование косачей, но в апреле (в Средней России) это уже не имеет на них особенного влияния, и слетов не бывает в очень редких случаях. По мере таяния снега в лесу тетерева все чаще и чаще держатся на земле, на которой главным образом и кормятся по окончании тока. В мае тетерева уже вовсе перестают садиться на деревья — до осени и токуют постоянно на земле. То же самое замечается и у тетерок. Начиная же с того времени, как последние начнут садиться на яйца, вместе с старыми самками слетают с токовища старые токовики, большею частию делающиеся еще прежде добычею охотника-промышленника, и молодые косачи, лишившись своих руководителей, также мало-помалу покидают обычное место тока. Одни селетки, т. е. прошлогодние косачи, продолжают еще посещать его, но и то, как прежде, нередко бормочут где-нибудь в стороне. Игра этих молодяков затягивается иногда на весь июнь месяц, и именно эти самцы, не успевшие удовлетворить свою любовь, оплодотворяют тетерок, почему-либо лишившихся первой кладки. Одинокое бормотанье можно слышать иногда в июле, но это все-таки случается очень редко( Так, А. Васьков говорит, что он слышал однажды токование косача 18 июля («Зап. ружейн. охотника Костромской губ.» — «Ж. охоты» Мина, 1858 г., II, стр. 73). ). Вообще продолжительность токования можно определить в 6—7 недель, в течение которых и производится весенняя охота на тетеревов, о чем будет сказано в своем месте; в первые 7—10 дней марта и последние мая в подмосковных губерниях охота редко бывает удачна, так как тетерева весьма осторожны.

Рассмотрим теперь, в чем состоит самое токование и в каких действиях выражается оно у нашей птицы.

Собственно говоря, ток есть сборный пункт и место драки самцов, на голос которых прилетают самки. Подобное явление замечается у многих тетеревиных и некоторых других пернатых и находится в зависимости от полигамии этих птиц; старые, более сильные самцы, одерживая победу над более слабыми, и успевают в большинстве случаев оплодотворить самок. Последних, как вообще у всех полигамических животных, нормально более( Но там, где развита летняя охота на тетеревиные выводки, замечается всегда обратное: косачей заметно более, нежели самок, делающихся б. ч. добычею жадных промышленников, да и многих охотников. ), нежели самцов; однако в нашем случае тетерь относительно гораздо менее, нежели глухарок, и почти никто не наблюдал, чтобы один косач встречался к концу токования и днем одновременно со многими самками, как это часто замечается у глухих тетеревов. Однако неправильно считать ток местом турнира, на котором более сильные и ловкие кавалеры получают награду. Это, быть может, справедливо только на первых порах, когда старые самцы понимаются со старыми же самками, но так как здесь выбор принадлежит самкам и даже самые сильные косачи не имеют ничего подобного постоянному гарему, что замечается еще отчасти у глухарей, то все это имеет характер случайности и неопределенности. Нет никакого сомнения, что как косачи, так и тетерки постоянно меняют своих сожителей; но к подробностям этой малосемейной жизни мы еще вернемся.

Внешним, наиболее известным образом токование тетерева выражается особыми характерными звуками, в том странном протяжном шипении и затем в продолжительном ворковании, которые на техническом языке охотников известны под названием чуфыс-канья, чувыкания, чуфиканья и бормотанья. Последнее слышится гораздо чаще первого. Кто не слыхал

Вдали тетеревов глухое бормотанье...

Эти звуки отчасти напоминают отдаленный барабанный бой или очень сильное и резкое голубиное воркование, но трудноуловимо и не может быть вполне выражено словами, как это много раз пробовали немецкие и шведские орнитологи и охотники. Напротив того, чуфысканье, сходное с гусиным шипением, легко выражается двумя слогами — «чуфф-фы», из которых первый гораздо протяжнее второго — короткого, более сильного и отделенного небольшою паузою. По-видимому, бормотанье составляет как бы основной мотив весенней песни косача и соответствует т. н. теканью глухаря, между тем как шипенье равносильно т. н. скир-канью последнего и составляет как бы финал песни. У сильно рас-токовавшихся косачей чуфысканье предшествует более или менее продолжительному бормотанию, и по видимому всего чаще чу-фыскают токовики. Это шипенье есть вместе с тем и призывный звук, которым последние сзывают на ток своих более молодых противников. В тихую погоду оба звука слышны за несколько верст — за две, иногда даже за три версты, но все-таки шипение слышно не так далеко не столько потому, что оно слабее, сколько потому, что косачи бормочут целым хором. Во всяком случае, не зная места тока, трудно сказать, откуда слышатся эти крайне обманчивые звуки: тетерев, токующий на земле, по-видимому, в нескольких десятках шагов, слетает шагов за сто и более даже вовсе не в том направлении. Это, разумеется, зависит от того, что он в это время не только поворачивается в разные стороны, так что, в особенности при ветре, бормотанье слышится то глуше, то явственнее, но очень часто также перебегает с одного места на другое. Здесь мы, стало быть, видим то же самое, что у коростеля, перепела, живущих также в полигамии. В начале весны, когда косачи токуют еще на деревьях, ошибиться гораздо труднее, хотя и тут они хотя не вертятся во все стороны, но беспрестанно кланяются, приседают, вытягивают шею и распускают крылья.

Судя по всему, как на дереве, так впоследствии еще более на земле каждый самец имеет на току если не обычное, то любимое место, которое ревниво защищает от своих соседей. Право сильно-го, однако, как и везде, нередко изменяет этот обычай, и какой-либо сук или кочка — первообраз собственности — нередко лишаются своего первоначального обладателя. Только токовик удерживает за собой это преимущество, и действительно, он шипит и бормочет сначала на одном и том же дереве, растущем посреди или очень близко от тока, а затем на известном месте посреди точка, обыкновенно на кочке; тем не менее он считает себя полным хозяином тока и безнаказанно бегает всюду, а потому более всех. Там, где тетерева токуют между кустами или на совсем открытом месте, косачи в начале весны токуют сначала на опушке ближнего хотя бы крупного леса, и только спустя некоторое время начинают слетаться на ток первоначально одни токовики и вообще более старые самцы; затем, когда к ним начнут присоединяться и молодые косачи, предварительное токование на лесу мало-помалу прекращается, и все тетерева прямо спускаются на ток.

Прежде всех, едва только на востоке забрезжится белая полоса утренней зари, прилетает токовик. При первом чуфыскании его десятки косачей, ночевавших в ближних кустах, откликаются на призыв своего старейшины и вожака и вскоре с шумом один за другим слетаются на ток, сначала на деревья, если они есть здесь, а затем в средине весны уже прямо на землю. Распустив хвост, раздув шею, беспрестанно наклоняясь к земле, токовик начинает бормотать — сначала тихо, глухо и с более или менее значительными перерывами; но чаще и чаще, громче и громче, все свободнее льются весенние звуки — это уже какое-то яростное клокотание, прерываемое диким шипением. Токовик растоковался; один за другим слетаются на призывное бормотание его младшие товарищи. Со всех сторон во мраке темной весенней ночи слышен шум от слетающихся косачей. Свистя крыльями, низко над землей летят они; сделав круг, садятся на ток и, в свою очередь распустив крылья и надувшись, принимаются бормотать. Еще несколько минут... и всюду забегали темные тени, мелькая своими белыми подхвостьями. Все громче и громче бормочет, все чаще и чаще припархивает токовик, как бы приветствуя каждого нового члена сборища; со всех сторон неистово вторят ему соперники, стараясь затмить своего опасного противника. Это уже целое море звуков, смутно напоминающих то отдаленный рокот водопада, то гул многочисленных барабанов. Далеко-далеко несутся эти дикие, но очаровательные звуки — и какой охотник, даже не охотник равнодушно слышит эту первую песнь любви оживающей природы!..

Светает. Давно померкла утренняя звезда, и заалел восток, отбрасывая лиловые холодные тени на причудливые выступы облаков горизонта. Засинели темные силуэты ближних елей и сосен, забелели сероватые признаки еще едва распускающихся берез, резче выделяются их очертания. Лес пробуждается и вторит своим запевалам: защелкал в кустах недавно прилетевший и еще не распевшийся соловей, но все могучее и свободнее слышится песнь царя певцов; на вершине ели засвистал черный дрозд, запинькали зяблики — целый хор пернатых радостно приветствует просыпающееся утро. Громче и задорнее, как бы подстрекаемые соревнованием, шипят и бормочут косачи; их черные, как крыло ворона, перья резко выделяются на желтоватом фоне прошлогодней, но уже вытертой и вытоптанной ветоши, сквозь которую пробивается яркозеленая молодая травка. Полные злобы, разъяренные птицы с разинутым клювом как угорелые мечутся во все стороны, сталкиваются, сцепляются: всюду слышится треск крыльев, летят перья. Всего же более стараются самые старые, самые яркобровые косачи — токовики, считающие себя полными хозяевами тока; всюду шмыгают они, сшибаясь с первым встретившимся противником, отгоняя слабых и юных, только недавно прилетевших самцов, на окраины токовища. А в центре происходит настоящая свалка: по три, четыре и более задорных самца щиплют, наскакивают один на другого, уже не разбирая своего настоящего антагониста. Это какой-то движущийся, бесформенный черный клубок, из которого отделяется то один, то другой побежденный. Опустив голову к земле, шатаясь, нередко оставляя кровавый след, отбегает он в окрестные кусты или вовсе улетает с арены; но место его вскоре занимается другим бойцом. Ток в самом разгаре... Еще несколько минут — и он начинает видимо редеть: поле битвы остается за то-ковиками и взрослыми косачами, еще не нашедшими себе равносильных соперников. Но вместе с тем оно расширяется: юные косачи, наученные опытом, стараются держаться в стороне от сильных и дерутся поодаль, улетая иногда за несколько сот шагов на побочные тока.

Неужели, однако, тетерки не внимают этим страстным звукам, не слышат шума драки, не обращают никакого внимания на ожесточенные битвы своих будущих, хотя и случайных супругов? Нет!.. Они уже давно сидят поодаль на деревьях или в кустах; здесь и там — всюду слышится их сначала тихое и нежное кокотанье, еще более подзадоривающее токующих самцов. Вылетев на рассвете с ночлегов, тетерки сначала лениво пощипывали надувшиеся почки березы и сережки осины, охорашивались и перебирали клювом перья, вытянув шею, прислушивались к отчетливо доносящемуся бормотанью своих черных краснобровых кавалеров и, наконец, сначала робко, затем смелее откликаются на их зов. Переле-тывая с дерева на дерево, как бы притягиваемые невидимой силой, послушные голосу природы, все ближе подлетают они к месту драки.

Широким заревом разгорается утренняя заря. Лучи еще невидимого солнца отражаются в белых облаках ярко-алыми и розово-фиолетовыми переливами, резко отделяющимися от темной синевы и сероватых туч западного неба. Скоро царь природы появится в вечной красе своей, позолотятся вершины деревьев, побегут длинные бесконечные тени... Слабый утренний ветерок слегка зашевелил тяжелые мохнатые ветви елей. Пора! Пестрые красавицы вылетают на окраины леса, полукольцом обхватывающего широкую поляну с знакомыми редкими кустиками и невысокими березами посредине. Отсюда несутся пленившие их голоса самцов, они уже видят их, и отрывистое кокотанье переходит в страстные зазывающие звуки. Тетерки хрипло вытягивают последнюю ноту — ростятся — и одна за другой, сначала всегда старые, ранее всех несущиеся, подлетают к самому току. Вот одна выбежала на средину арены: выпрямляя грудь, то изгибая и вытягивая шею и приседая, проворно бегает она между бойцами, покуда уклоняясь от преследования. Наконец тетерка приближается к своему избраннику: распустив крылья, раздувшись, подобно индейскому петуху, бормочет счастливец и, ежеминутно кланяясь, припархивая и поворачиваясь в ту или другую сторону, следит за всеми ее движениями. Но вот пестрая красавица кокетливо подбегает, как бы заигрывает с косачом, припадает перед ним, распускает хвост, дрожа всем телом, и вдруг, ударив его клювом по шее, взлетает на воздух. Вслед за нею поднимается самец — и оба скрываются в ближнюю чащу, кустарник или осинник, где и проводят весь день почти до заката. Огненный диск солнца медленно выплывает из-за леса. Быстро укорачиваются тени, исчезает туман, на горизонте зачернел дальний бор — и яркие лучи залили окрестности. Один за другим покидают ток косачи, то убегая, то улетая в ближние кусты и опушку леса вслед за временными желанными гостьями. Ток с каждою минутою пустеет. Молодые самцы, не подзадориваемые более стариками, еще бегают некоторое время, но реже и реже слышится их бормотанье. Далеко не каждому выпадает на долю счастье любви, напрасны их ожидания, а голод дает себя чувствовать: через два, много — три часа умолкает последний и летит в чащу леса похватать на скорую руку корма, а быть может, воспользоваться невер-ностию какой-либо легкомысленной курочки.

Таков обычный вид большого тока в последних числах апреля и начале мая в средней полосе — там, где он вовсе или почти не посещается охотниками-промышленниками. Для того, чтобы быть свидетелем этих увлекательных сцен, испытать это ни с чем не сравнимое удовольствие, немного требуется от тебя, читатель! Стоит только провести ночь в шалаше и не стрелять до окончания тока; еще лучше и вовсе не брать ружья, если ты не надеешься, что твои кровожадные инстинкты не преодолеются любознательностию.

Ты не будешь в убытке: разве все эти разнообразнейшие сцены сокровеннейшей жизни птицы не стоят пары, много трех убитых косачей, разве можно променять их на подобное удовольствие? Они не уйдут от тебя завтра, послезавтра; ты можешь, ознакомившись с током и обглядевшись, убить гораздо более.

Охота, вызванная не праздностью и скукою, а желанием очутиться лицом к лицу с освежающею душевно природою или потребностью в более сильных ощущениях, потребностью выражающеюся всего более в стрельбе хищных зверей и в псовой охоте, всегда заключает в себе много поэзии. Но много ли ее в простом, хотя бы ловком убийстве? Я уверен, однако, что только ложное самолюбие, боязнь отстать от других и заслужить насмешки товарищей заставляет большинство не обращать внимания на внешние проявления жизни животных, служащих нашею добычею. Разве хорошие стрелки всегда имеют право на название хороших охотников? Сравните Аксакова — охотника-поэта и Вакселя — охотника-стрелка, и вы увидите, на чьей стороне сила и знание. Наконец, это невежественное пренебрежение наблюдением над жизнью животных даже убыточно, так как наблюдательный охотник имеет огромное преимущество перед самым лучшим стрелком — знание того, где, как и что следует искать в данную минуту и в известной, даже неизвестной, местности.

Но я, кажется, слишком увлекся совершенно посторонними рассуждениями. Вольному — воля, спасенному — рай, говорит пословица. Обратимся лучше к некоторым мелким частностям тока и перейдем к дневному образу жизни тетерева весною.

Первое время токовик бормочет всегда на дереве, обыкновенно несколько выше средины, даже на довольно отдаленном от места сборища, если на последнем нет небольших берез и елей. Затем перед восходом солнца он начинает слетать на землю и токует здесь сначала один, потом со своими старшими товарищами, к которым около средины апреля присоединяются и селетки. Таким образом, токовик далеко не всегда бормочет на земле, как это утверждает Арсеньев. Точно так же, вопреки мнению многих, драки между самцами никогда не бывают смертельными, потому что более слабый противник немедленно обращается в бегство или улетает( По мнению Реутта («Журн. конноз. и охоты», 1842 г.), косачи вступают в бой только при неожиданной встрече, когда один наткнется на другого, но это не совсем верно. Токующие тетерева хорошо видят и в темноте и, конечно, слышат; но, разумеется, сильные, всех более бегающие самцы Дерутся с первыми встречными. ). Правда, как увидим далее, не раз удавалось видеть охотникам такие ожесточенные схватки, что они ловили обоих бойцов руками, но это бывает только в разгар тока, во время прилета тетерок, и кончается незначительными ранами, даже потерей нескольких перьев на шее; тетерева дерутся, как петухи, но не имеют их самого опасного оружия — острых и крепких шпор. Заметим также, что, несмотря на всю горячность, с какою бормочет и дерется тетерев, он все-таки осторожнее глухаря и в это время слышит и видит лучше последнего, хотя это едва ли не зависит от того, что между множеством птиц всегда найдется одна, которая в данную минуту как бы исполняет должность сторожевого: увидев человека или хищную птицу, она поднимает тревогу, улетает, а за нею следуют и прочие косачи. К одиночно токующему тетереву можно, однако, подкрасться на выстрел, а на нестреляном току всегда удастся выстрелить несколько раз.

За полчаса или менее до восхода солнца начинают прилетать тетерки. Что последние посещают токовище — не подлежит никакому сомнению и не будет оспариваться ни одним охотником, досидевшим в шалаше до этого времени или видевшим слетающих с земли тетеревов. Правда, курочек всегда бывает очень мало, так как они прилетают поодиночке и скоро улетают с самцами, но на больших токах бывает одновременно до 3, 5, даже, как говорят, до десятка( Поэтому весьма странна ошибка М. Н. Богданова, который утверждает, что курочки никогда не бывают на токах. Наоборот, сомнительно, чтобы Арсеньев видел в течение полутора часов тетерку, сидевшую неподвижно близ шалаша. Правда, в то время шел дождь, но следует думать, что ей не стоило тогда и прилетать на ток. ). Но последнее замечается только там, где тетерок не менее, если не более, чем косачей, т. е. где не охотятся на тетеревиные выводки, на чучела и с подъезда( В первом случае почти всегда убиваются старки, во втором — более смирные и доверчивые курочки истребляются в несравненно большем количестве, чем косачи. По Брему, сильный петух может оплодотворить 4—6 тетерок, но это навряд ли случается. Точно так же едва ли тетерка понимается с одним и тем же самцом. Вернее, что она каждый раз меняет своих супругов, даже весьма вероятно, что курочки навещают и другие — ближние тока. ).

Во всяком случае, тетерки спариваются всегда поодаль от тока, в кустах и на опушке, нередко улетая с этою целию на довольно большое расстояние. Спаривание совершается всегда утром, вечернее же — перед закатом — подлежит сильному сомнению, так как к тому времени курочки покидают своих временных супругов и ночуют гораздо дальше от тока( Во время кладки — на гнездах. ) и в другом месте, чем косачи. Надо полагать, что каждая пара держится в чаще и густом кустарнике все утро, до 4—5 часов пополудни, и вместе кормится на земле, изредка взлетая с тою же целию на ближние осины. В мае, даже конце апреля, конечно, многим охотникам удавалось выгонять среди дня из кустов и осинника сначала самца, а затем и более смирную самку.

Большую часть весны косачи кормятся исключительно днем, перед закатом, отчасти во время вечернего тока, но, вообще говоря, им тогда не до еды. Напротив, самки, для которых самое трудное время — период насиживания — еще впереди, весьма заботятся о своей пище и ранним утром всегда успевают наесться досыта молодой травкой и осиновыми почками и сережками. Только в начале весны, в марте и в первых числах апреля, тетерева щиплют березовую почку, изредка молодые сосновые и еловые шишечки, хотя, по-видимому, никогда не едят самих игол. В то же время, именно в марте, они часто навещают ранние проталины, подбирая на них прошлогодние семена и мелкие камушки, необходимые для их пищеварения. Около средины апреля, впрочем, смотря по местности, любимую пищу их составляют березовые, в особенности — осиновые сережки, а затем, как только появится молодая зелень, косачи, как и курочки, уже кормятся на земле и мало-помалу вовсе перестают садиться на деревья. Молодые сочные стебельки различных (?) лесных трав — любимая пища их в мае; нередко также тетерева навещают (впрочем, более во второй половине апреля) озимые поля, прилегающие к лесу.

С закатом солнца косачи, покинутые своими самками и успевшие наесться без помехи, снова летят на ток, а вслед за ними покидают свои дневки и молодые холостые самцы. Этот вечерний лет косачей известен каждому и продолжается около часу. При некоторых условиях, именно когда ток находится в конце длинного перелеска, соединяющегося с лесом, он, т. е. лет, имеет некоторое сходство с тягой вальдшнепов, потому что тогда все самцы тянут в одном направлении, иногда даже по нескольку зараз, хотя, надо полагать, это относится только к молодым косачам. Резко, со свистом рассекая воздух крыльями, один за другим летят самцы и садятся на землю или на деревья на самом току или в стороне от него. Токовик снова начинает бормотать, ему отзываются другие косачи, но многие не принимают никакого участия и молча сидят в стороне от точка или расхаживают поблизости. Вообще это вечернее токование всегда очень вяло и не может идти в сравнение с утренним. Косачи бормочут без увлечения, как бы по обязанности или подготовляясь к будущему утру, и, когда совершенно стемнеет, разлетаются или же разбегаются( Заметим кстати, что тетерева чаще бегают на земле и гораздо проворнее, чем глухари ) в ближайшие кусты или опушку леса, где и ночуют. Нередко также они выбирают своим ночлегом некошеное болото, поросшее редким тростником, или моховой кочкарник, покрытый редкими кустиками. Весьма возможно, что большею частью токуют только те самцы, которые не спаривались днем; однако вечерний ток бывает и в начале апреля. Что касается тетерь, то они едва ли когда или же очень редко прилетают сюда: первоначально им не представляется в том надобности, а во время кладки они держатся у гнезда и сидят на яйцах.

Самая кладка совершается всегда ранним утром, до солнцевосхода. Снесши яйцо, курочка летит на ток и продолжает посещать его до тех пор, пока окончательно не сядет на гнездо, что бывает в средней полосе около средины мая, вообще же, смотря по географическому положению местности, весне и возрасту самки. Начиная с этого времени косачи, в свою очередь, перестают посещать тока и один за другим удаляются в большие леса или густые кустарники, где и проводят большую часть лета.

Л.П. Сабанеев: Тетерев-косач (монография)