Кровавый культ, культ "Леопарда", жервоприношение людей, Религия, Африка, обычаи, Природа Земли. Загадки. Тайны

9870 St Vincent Place, Glasgow, DC 45 Fr 45.

+1 800 559 6580

Культ "Леопарда" и другие

Фото

ВРЕМЕНА И НРАВЫ, «Новый Мир» 1999, №3, ИГОРЬ АНДРЕЕВ

В ДЖУНГЛЯХ ПРАПАМЯТИ

Африканские заметки

В Сьерра-Леоне до сих пор функционируют связанные с культом воды женские тайные ритуальные общества Санде и Бондо, Хумон и Раруба. Они готовят девушек к вступлению в брак и всячески ограждают соплеменниц от физического, психологического и экономического произвола со стороны мужчин — вплоть до осуществления жестоких коллективных расправ над чересчур “зарвавшимися”.

...В странах Западной Африки, где через саванну, протянувшуюся вдоль всей южной кромки Сахары, протекает величественная водная артерия Конго, неотъемлемым персонажем местных тотемических и мифологических представлений выступает обитающий в ее водах крокодил. Поэтому целый ряд местных секретных ритуальных ассоциаций, в том числе и женских, естественно, связан с его культом. Многие женщины, например, искренне уверены в том, что их “вторая душа” находится в какой-то обитающей совсем недалеко крокодилице, выступающей в роли ее alter ego, а также наперсницы, защитницы, советчицы, скрытой от чужих взоров духовной “половины”. Великий швейцарский психолог Карл Густав Юнг во время полевых экспедиций неоднократно сталкивался с подобными сюжетами, совершенно непостижимыми для причинно-следственной логики европейца и являющимися, как он образно выразился, древнейшим психическим архетипом, “осадком” всего, что было пережито человечеством, вплоть до самых темных начал.

В отличие от отвратительных — в свете эстетических представлений европейской культуры — крокодилиц культ русалок, как известно, почитается в ее рамках как символ загадочного романтизма и непредсказуемой водной стихии. Как говорится, кому что нравится.

...В нынешних условиях расползания по континенту стихии рыночных отношений сферу мелкого овощного и фруктового бизнеса захватили энергичные и горластые торговки, “мамми”, которые перенесли под навес нехитрого лотка значительную часть своей “бабьей” жизни, включая кормление и воспитание малых детей. Тайные ассоциации обрели тем самым некую дополнительную материальную базу в виде “живых” денег, а кроме того, стремятся тем самым заявить о своих специфически женских интересах и чаяниях в неведомом им прежде политическом плане. В частности, некоторые “мамми” заседают сегодня в парламентах своих стран, представляя там первые общественно-политические организации женщин, городские окраины и... тайные женские ритуальные общества одновременно. Нередко политические путчи и даже перевороты (естественно, на предварительно “разогретой” социально-психологической базе) начинались с крикливого стихийного “бабьего бунта” на столичном рынке, который, словно пожар в иссушенной солнцем саванне, быстро перебрасывался на городские улицы и предместья, а от них — в парламенты и президентские дворцы. Известны случаи, когда политики отменяли в результате таких акций собственные непопулярные указы, а подчас, не успев этого сделать вовремя, лишались своих постов...

Конечно, фотокорреспондентов, да и вообще свидетелей на такого рода ритуальные акции не приглашают. Более того, даже невольное вторжение в любые дела тайных обществ чревато, повторяю, опасностью для жизни тех, кто с ними так или иначе соприкоснулся. Поэтому картину происходящего вдали от посторонних глаз приходится тщательно восстанавливать буквально по крупицам, как многоцветное мозаичное панно.

...Люди-муру, экстренно собранные по секретному сигналу специального тамтама в глухом, неизвестном непосвященным месте, готовятся к весьма важному для всего тайного общества ритуальному действу. Лидеры-старейшины старательно колдуют над только им одним достоверно известными рецептами чудодейственных, обычно психотропных снадобий полунаркотического свойства, скрупулезно уточняют тысячелетиями тщательно разработанные сценарии особых мистерий, призванных быстро и надежно погрузить непосредственных участников ритуала в трансгипнотическое состояние, облегчающее им вхождение в заранее заданный “образ”.

Те же в это время старательно раскрашивают свои лица и тела характерными пятнами, закутываются в леопардовые шкуры, цепляют к поясу наподобие хвоста цепь, завернутую в пестрый, типа камуфляжа, материал и энергично размахивают ею. Музыкальная прелюдия особых тамтамов как бы создает звуковой “портрет” предмета предстоящего воплощения. Движения танцующих все больше напоминают тотемный боевой охотничий танец, включающий в себя характерные позы и ритмику сильных и ловких пятнистых хищников. Люди плавно и неслышно ступают по земле, по-животному потягиваются, выгибают спины, разминают мышцы, картинно скалят зубы. Затем резко и неожиданно, будто пестро раскрашенной стрелой, выпущенной из мифологического лука предков, бросаются на воображаемую жертву. Боевой настрой создается и поддерживается пением старинных ритуальных песен, больше напоминающих вербальное психологическое “подкрепление” образа своего тотема и усиливающих стремление максимально точно соответствовать его облику и поведению:

Глаза леопарда подобны огню.
Хвост леопарда не знает усталости.
Но самое страшное в нем — это когти,
Которые в мягкие лапы упрятаны.

Когти хищника нередко имитируются тройками небольших ножей или крючьев типа альпинистских кошек для преодоления ледников, только с загнутыми концами, и надеваются они не на горные ботинки, а на руки и реже на ноги, обмотанные тканью. Иногда вместо них используются осколки камней или острые морские раковины.

Глухая тревожная музыка, начавшись в темпе дыхания, постепенно приближается к ритмике биения сердца, обретает силу гипноза и до предела нагнетает атмосферу напряженного ожидания, готовности к яростному, безжалостному броску. Звучит новая “ода” в честь леопарда — “носителя” твоей души, психологического “двойника”, коварного друга, всевидящего тотема:

Ты — нежный охотник,
Который, играя хвостом,
Сокрушает хребет антилопы.
Ты — красавица смерть,
Которая в платье пятнистом
Подбирается к жертве.
Ты — игривый убийца,
Который в любовных объятьях
Разрывает антилопе сердце...

Трагическая роль “антилопы” в готовящемся зловещем ритуале была, насколько знаю, предуготована незадачливому соплеменнику, который, сопровождая на сафари нанявших его за гроши охотников-американцев, под коварным воздействием заморской “огненной воды” нечаянно раскрыл находившемуся среди них дотошному писателю некоторые из самых сокровенных ритуальных секретов. Души предков — основателей общества и духи-покровители муру, вселявшиеся во время церемонии в своих потомков-почитателей, солидарно воззвали к скорейшему мщению. Отступника известили об этом, подбросив к дверям его хижины маленькую бронзовую фигурку тотема, того самого, которого он вольно или невольно, но кровно “обидел”.

Однако, будучи каждый вечер пьяным и возвращаясь домой в кромешной тьме, этот опытный следопыт даже не заметил зловещую “метку”, своего рода вещественно-символический “протокол” приговора тайной лесной коллегии. Более того, словно специально споткнувшись там, где лежал “сигнальный” фетиш, несчастный случайно отбросил неузнанный им ритуальный предмет в жидкие придорожные кусты, окаймленные жухлой травой. Духи предков явно отвернулись от того, кому прежде столь же явно благоволили. Да и сам он на этот раз оказался не разумнее своей курицы, которая принялась клевать знак беды и смерти, адресованный ее хозяину, забывшему священные обычаи.

Словом, все, чего требовал предварительный ритуал предупреждения и призыва одуматься, было скрупулезно соблюдено с необходимыми в таких случаях деталями и формальностями. Но жертва сама упорно и настойчиво, даже как-то возмутительно вызывающе шла навстречу своей неминуемой гибели. Страшная тень зловещей расправы грозовой тучей нависла над пьяной бедовой головой ничего не подозревавшего несчастного отступника.

И вот на голову “исполнителю” надевается священная маска. В ней африканец как бы перестает быть самим собой — таким, каким его привыкли видеть другие и каким он сам привык себя ощущать. Индивид становится совершенно другим, “возвращается” в раннеэволюционный мир зоологии. Иначе говоря, ритуальная маска для него — отнюдь не средство маскировки, а своего рода завещанный предками ключ к психологическому перевоплощению.

...Глухой рокот тамтамов продолжает взвинчивать нервы, подогревая нетерпение, усиливая давление на психику, вызывая готовность к бесстрашным и бездумным агрессивным действиям в честь своего тотема или духа того, чей призыв о мщении услышан и кто берет на себя всю тяжесть ответственности (в людском понимании) за то, что вот-вот предстоит совершить. Граница социального, зоологического и мифологического миров стала не только прозрачной, но и призрачной. Она все тоньше и тоньше, вот-вот прорвется.

Как раз в это время наблюдатель-сигнальщик подает условный знак появления давно уже поджидаемой жертвы. С имитацией урчаний леопарда ударная “группа расправы” на четвереньках приближается к тропе, забираясь на нижние толстые ветви деревьев либо устраиваясь в близлежащих кустах. Едва провинившийся и приговоренный к ритуальному наказанию их прежний сотоварищ оказывается в пределах досягаемости этих “психологических мутантов”, как они с характерным жутким рыком хищника из засады вероломно набрасываются на растерявшуюся от неожиданности и мигом протрезвевшую жертву, перебивают ей позвоночник цепью, условно замаскированной “под хвост”, перерезают жилы на шее надетыми на руки металлическими крючьями, специально зазубренным ножом или острой раковиной и, ломая кости, разрывают тело на крупные части “по схеме” настоящего леопарда, нередко используя в гипнотическом угаре собственные зубы.

Но вот жуткая расправа свершилась. Дело сделано. Вгоняющая в дрожь нервная дробь чутких тамтамов сменяется постепенным переходом на плавно-замедленный, успокаивающий, угасающий, убаюкивающий ритм. Забрызганные кровью “леопарды”, изнемогая после пережитого напряжения, валятся на землю, снимают маски, прочую церемониальную амуницию, “отключаются” и... почти мгновенно засыпают. Затемно в крохотном озерце, сохранившемся со времени сезона дождей, они совершат ритуальное омовение, чтобы снять с души грех и кошмар происшедшей расправы, и как ни в чем не бывало еще до первых петухов возвратятся в родные хижины. Домочадцы несомненно слышали зловещую ритмику ритуальных тамтамов, а потому, естественно, не зная подробностей происшедшего, догадываются, что минувшей ночью тайное общество вершило свое зловещее “правосудие”. Но вопросов, естественно, не задают, дабы не стать его следующей жертвой и не искушать по неосторожности отца, брата или мужа. Спасибо предкам, что не они сами стали объектом их праведного гнева!

Кстати, отнюдь не исключается определенная степень родства между ритуальными палачами и их жертвами, нередко братьями. Во всяком случае, вызов “конкурирующим” кровнородственным отношениям принципиально поощряется неписаным уставом большинства секретных товариществ. Тем самым достигается еще и другая цель: крепче “повязать” новообращенных и продемонстрировать им на деле реальную цену возможного отступничества.

Впрочем, и американцы, приехавшие вглубь континента ради экзотики знаменитых местных сафари, слышали душераздирающие предсмертные вопли жертвы и смогли узнать голос своего проводника-“егеря”. Однако, поскольку уже стемнело, на его поиск, опасаясь мести джунглей, с трудом решили отправиться только с рассветом. Долго плутали, пока наконец не попали на поляну, где обнаружили разбросанные по траве и кустам клочья одежды и окровавленные останки несчастного, которые потихоньку уже начали растаскивать вороватые гиены и голошеие грифы, по пикированию которых и было найдено место страшной казни.

Мнение было единым и единственным: один из лучших во всей округе следопытов и охотников, должно быть под влиянием коварного заморского виски, утратил привычную осторожность и потому стал жертвой внезапного нападения озлобленного леопарда-людоеда, которому кто-то помешал завершить кровавую трапезу.

Культ Леопарда снова дал о себе знать в 1994 году. В представительство Международного Красного Креста одного провинциального либерийского городка неизвестные люди тайком доставили восемь зверски растерзанных тел женщин и детей, некоторые из них были обезглавлены, но двое — женщина и ребенок — оставались еще живыми, хотя, объятые ужасом, ничего не рассказали. Весь местный персонал ближайшего госпиталя, узнав о появлении в нем таким образом обезображенных тел, немедленно разбежался. Хирург-мулат из Коста-Рики, осмотревший с помощью одного из отважных местных медбратьев трупы, обратил внимание на явные следы человеческих зубов, свидетельствующие о том, что отдельные мышцы и органы были буквально выгрызены из тел отнюдь не леопардом. Да и как леопард мог напасть одновременно на восемь человек? Тем более, что охотятся леопарды сугубо “индивидуально”, в отличие, скажем, от гиен и волков.

Пока Р. Буркатти, представитель Красного Креста, связывался с криминальной полицией, женщина, оставшаяся живой, исчезла из палаты вместе с ребенком, несмотря на заблаговременно выставленную и, казалось бы, надежную охрану, а обоих медиков, принимавших участие во вскрытии изуродованных трупов, обнаружили столь же зверски убитыми. Прибывшая полиция и тут обнаружила “почерк” Леопарда. Круг замкнулся!

Однако, поскольку дело неожиданно получило международную огласку, в страну срочно прибыла специальная бригада сыщиков, следователей и экспертов Интерпола, имевшая солидный опыт борьбы с террористами в джунглях Азии и Южной Америки. Но тщетно она полгода искала неуловимых “пятнистых братьев” — их след простыл. Вернее, они растворились среди обычных людей, какими оставались вне чудовищных церемоний и ритуалов.

Что же это за мир, населенный какими-то оборотнями: днем — нормальными, по крайней мере с виду, людьми, ночью — жестокими, злобно-агрессивными животными, нелюдями? Где ключ к рациональному (без мистики) пониманию такого рода иррациональных явлений, раскрытия сложного психологического механизма столь удивительных групповых перевоплощений? Не означает ли это, что в глубинах человеческого мозга есть нечто, эффективно резонирующее с далеким-предалеким, еще животным, зоологическим прошлым?

Несомненно, участники тайной ритуальной акции были “погружены” в глубинное генетическое, “дочеловеческое” бытие. Роль “машины времени” сыграло при этом искусственное возбуждение и умелое акцентуирование подкорковых структур головного мозга при нейтрализации на это время коры больших полушарий по принципу “короткого замыкания”. Вспоминается в данной связи высказывание одного моего африканского друга после участия в ритуальном действе (надеюсь, не каннибальского типа): “Ничего не помню. Был где-то далеко-далеко. Потом нашел себя здесь, дома, в своей хижине. Ощущение такое, что в голове совсем пусто. Сегодня работать совсем не могу, буду только спать, спать и спать”. В таких случаях, видимо, оживают не только изучавшиеся Павловым и Фрейдом подкорковые структуры, носящие название лимбической системы, “заимствованной” человеком от теплокровных млекопитающих, но и гораздо более древние фрагменты мозга — те, что когда-то успешно обеспечивали жизнедеятельность находящихся среди наших эволюционных предшественников хладнокровных рептилий. Речь идет о ретикулярной формации в нижней части черепа — на самой границе со спинным мозгом и еще совсем недавно большинством ученых к нему относимой.

“Поведенческий скелет” первобытного человека включал в себя несколько сменяющих друг друга программ действия: поисково-инстинктивных, избирательных и стереотипных, повторяющихся, в принципе, лишенных всяких новаций. Вне экстремальных ситуаций вторые (групповые, массовые, ритуальные), как правило, явно преобладали над первыми (ответственные решения обычно принимали традиционные лидеры). Именно вожди, старейшины и колдуны, наследуя навыки эффективного воздействия на психику вечно настороженного архаического человека, могли играть роль физиологического “реле”, способного осуществить “запуск” фантастически мощного генетического “лифта”, способного достаточно плавно “опустить”, а затем вновь “поднять” архаического человека по стволу древа эволюции на миллионы и даже десятки миллионов лет.

Этот феномен — отнюдь не чисто африканское явление. В той или иной мере он характерен для представителей всех преимущественно “природных” цивилизаций. Уже само по себе отсутствие письменности и достаточно плотных и регулярных устных и тамтамовых информационных контактов с использованием абстрактных символов и знаковых систем оставляют резервными многие из потенциальных возможностей левого полушария головного мозга, специализированного, как правило, на речевых и вербальных функциях. Зато правое полушарие у людей, “погруженных” в природу в гораздо большей степени, нежели в социальные взаимоотношения, натренировано прежде всего на эмоционально-чувственное, образно-интуитивное восприятие действительности.

Именно здесь лежит одна из физиологических причин того, что практически все представители традиционных цивилизаций гораздо легче и естественнее “вживаются” в хорошо знакомые и уже в силу этого близкие им “образы” персонажей зоологического мира. Более того, они вполне допускают “жизнь” одной и той же души в обоих — человеческом и животном — мирах одновременно. Юнг, проводивший полевые исследования в Восточной Африке, среди индейцев Южной Америки и папуасов Новой Гвинеи, неоднократно отмечал это обстоятельство. Он вспоминал, как один белый охотник застрелил крокодила. Сразу после этого из соседней деревни прибежало множество людей; крайне возбужденные, они требовали компенсации за нанесенный ущерб. Дело в том, что крокодил, оказывается, был на самом деле одной старой женщиной из этой деревни, которая умерла как раз в тот момент, когда раздался выстрел. Очевидно, ее душа находилась в этом крокодиле. Другой охотник застрелил леопарда, который угрожал скоту. В это же время в соседнем селении умерла женщина. Она также была отождествлена с убитым леопардом.

Грани данного феномена удивительно многообразны: от символики в элементах моды до “кодировки” криминальных атрибутов. Во всей Тропической Африке леопард — символ неоспоримой власти. Шкура леопарда — непременная принадлежность туалета знати самого высшего ранга. Но в нее же завертывается не имеющий на то никакого права простолюдин — герой романа нигерийского прозаика Элечи Амади “Большие пруды”, чтобы убить своего заклятого врага. Когда это не удается, он в безотчетном страхе перед неотвратимой ужасной местью “хозяина” шкуры топится в пруду, вступая тем самым в незримый спор с богами и предками, даровавшими ему жизнь. Но их он боится все же меньше, чем притаившегося в тени джунглей жестокого и мстительного леопарда.

В прекрасном романе “Жрица леопардов” английского офицера Роберта Сазерленда Рэттрея, прослужившего в колонии Золотой Берег (ныне Республика Гана) более четверти века, возникает совершенно нетипичная для традиционного общества ситуация неодолимой любви чернокожих Ромео и Джульетты. Они — родственники, они нарушают экзогамный запрет сексуальной любви, да еще вдобавок не дождавшись обязательно предшествующего соитию обряда инициации. Они подкупают ту, что должна лишить ее девственности, которой уже давно нет. В довершение всего они собираются сбежать куда глаза глядят, чтобы вдоволь насладиться друг другом, не думая об остальных соплеменниках и предках. Словом, по всем канонам традиционного общества они фатально обречены на гибель. И более того — буквально спешат навстречу ей.

В конце концов так оно и происходит. Она погибает от укуса ядовитой змеи. Он в то же самое мгновение вонзает себе в ногу отравленную стрелу. Как отступников, но все-таки “своих”, пылких любовников, чтобы не разлучать их грешные души, потрясенные соплеменники предают пламени одного погребального костра. И тут случается чудо: из огня выпрыгивает пара молодых леопардов, которые начинают игриво ласкать друг друга, лишний раз демонстрируя, что любовь побеждает смерть. Вольным леопардам никто не страшен. Они игнорируют давно превратившиеся в предрассудки допотопные традиции, неодолимо вставшие на пути влюбленных сердец, которые предпочли совместный уход в “тот” мир неизбежной в ином случае разлуке. Их души как бы обрели вторую телесную оболочку. В этом красивом мифе смерть стала прелюдией желанной жизни, но уже не в посюстороннем бытии, а “там”, среди мудрых предков, могущих понять и простить великую всепоглощающую, неодолимую и сжигающую страсть своих кровных потомков.

Однако аналогичная психологическая метаморфоза сопровождает подчас и самые жуткие каннибальские сюжеты. В 1946 году в разных районах Нигерии было найдено около восьмидесяти жертв со вскрытыми венами, вынутыми сердцами и легкими. И все это — в окружении “леопардовых” следов. Оперативно были приняты жесткие экстраординарные меры, введен комендантский час, за головы “леопардов”, которых полиция поспешила объявить одетыми в камуфляж сепаратистами, власти назначили хорошее денежное вознаграждение. Объятые ужасом окрестные жители даже не хотели слышать, что убийцами являются вовсе не взбудораженные нарушением священных обычаев духи предков, а всего-навсего переодетые бандиты, изощренно использующие древний ритуал и его зловещие каннибальские атрибуты для запугивания населения и подрыва престижа колониальной администрации.

В конце концов из нескольких сот арестованных по подозрению в причастности к зверским акциям были осуждены и повешены восемнадцать человек. Успокоившиеся было деревни вскоре вновь замерли в тревожном ожидании, поскольку совсем недалеко от мест казни в глухих лесных зарослях вскоре обнаружили ровно восемнадцать... мертвых леопардов! Как после этого архаическому человеку не поверить в “единство и родство” душ виновных убийц и невиновных убиенных?!

Известный рекордсмен по погружению на стометровые морские глубины безо всякого специального снаряжения Жак Майоль рассказал в своей книге “Человек-дельфин” о случае, когда предварительно введенному в гипнотический транс туземцу внушили, что он — калан. Так называется удивительная морская выдра, лапки которой очень напоминают наманикюренные дамские пальчики. Ими калан (перевернувшись в воде на спину) кладет себе на брюхо подходящий камень, на него раковину с моллюском, а другим камнем разбивает его панцирь. Но в основном он питается рыбой. Так вот, человек, “вошедший в образ” калана, на четвереньках вбежал в воду на побережье Тихого океана, провел на глубине около четырех минут, а затем появился с громадной рыбиной в зубах. Подводная фотосъемка этого эпизода французской аквалангисткой-этнологом подтвердила, что под водой он себя вел совсем “как калан”.

Другой подобный эпизод был зафиксирован на одном из крупных островов в Карибском море. Во время очередного праздника поклонников вудуизма несколько островитян под воздействием местных снадобий и ритуального гипноза “почувствовали” свое превращение в обезьян. С присущей последним ловкостью они практически мгновенно вскарабкались на высоченную пальму, строили оттуда рожи, паясничали, передразнивали людей, находящихся внизу... до тех пор, пока (в результате прекращения действия снадобья и гипноза) они не вернулись в свое обычное, людское, состояние. После этого раздались отчаянные вопли испуга и призывы о помощи. Однако спуститься с такой головокружительной высоты они не могли, соответственно и к ним на подмогу никто не мог подняться. Только прибывшие на выручку брандмейстеры с помощью выдвижных лестниц спустили на землю незадачливых “обезьян”.

Граница между людьми и животными в сознании большинства представителей традиционного африканского общества порою оказывается настолько зыбкой и “обратимой”, что вкупе с психическим настроем на глубинное единство всей живой природы создает возможность толкований в духе самых удивительных с нашей точки зрения взаимопревращений элементарных в принципе событий. Юнг привел по-своему классический пример такого рода “инверсионной” логики из личных полевых наблюдений. Некий каторжник из числа местных жителей ускользнул от стражи и, переправляясь через реку, наткнулся на крокодила. Когда он появился в родной деревне, будучи покалеченным громадной рептилией, никому из сородичей и соседей не пришло в голову ничего иного, кроме того, как объявить, что в личине аллигатора оказался на самом деле отправленный за ним в погоню полицейский. В конце концов с этим согласился и сам беглец, радовавшийся уже тому, что остался жив и оказался на свободе, хотя чувство освобождения и было омрачено серьезной физической и психической травмой.

Причем вопрос о том, полицейский ли принял обличье аллигатора, либо крокодил добровольно взял на себя функции блюстителя закона, был, можно сказать, почти риторическим, второстепенным, не играющим в происшествии и его оценке сколько-нибудь существенной роли. Конечно, привычный аллигатор в родной реке им во всех отношениях ближе и понятнее европейца в роскошном автомобиле на ее берегу.

Кстати, входящие в секретные культовые ассоциации люди-“аллигаторы”, ничем внешне не отличающиеся от окружающих, могут незаметно и ловко подкрасться к намеченной жертве и утащить ее под воду на самое глубокое место. О них написал в своем романе “Нгандо” Ломани Чибамба: “Когда наступила ночь, эти люди, днем — обыкновенные рыбаки, собрались на свое дьявольское празднество. Используя магические способности и какие-то колдовские снадобья, известные только людям из их общества „ликунду”, они превратились в полудухов и принялись исполнять посреди острова Мбаму чудовищный, жуткий танец, устрашающе кружа около своих жертв”.

На просторах “зажатых” между раскаленными пустынями и влажными тропическими джунглями африканских саванн люди-буффало до сих пор время от времени совершают устрашающие грабительские набеги на “провинившиеся” селения, в масках, украшенных рогами, покрытые бычьими шкурами, с имитацией буйволиного рева под глухой барабанный бой и распевание угрожающих куплетов:

Буйвол — двурогая смерть,
И ребенок в ужасе
На колючее лезет дерево.
Умирает буйвол в лесу —
И люди в деревне
Под крышами хижин прячутся.
Буйвол легко, как бабочка,
Летит по саванне, не касаясь травы.
Но когда ты слышишь гром без дождя,
Это — топот бегущего буйвола.

Судя по классическому мандингскому эпосу XIII века “Сундиата” (кстати, сюжетно созвучному былине об Илье Муромце и Соловье-разбойнике), мать главного героя Соголон была попеременно то мягкой, покладистой женщиной, то неистово жестокой буйволицей, убившей сто семь и ранившей семьдесят семь незадачливых охотников на нее — из мести брату, лишившему ее справедливой доли в наследстве. Даже профессиональные охотники панически боятся встречи с непредсказуемо жестокой, яростной и могучей буйволицей.

“Буйволистость” матери африканского Ильи Муромца, царицы Соголон, проявилась в ее уродливости по сравнению с принятыми в средневековой империи Мали эталонами женской красоты: горбатости, физической мощи, необходимой для рождения богатыря, и неприступности для недостойных претендентов на роль мужа и отца ее детей. При приближении нежеланного мужчины тело ее покрывалось буйволиной шерстью и наливалось нечеловеческой силой.

...С тех пор много воды утекло в могучем Нигере. Сегодняшние люди-буффало, например члены тайного ритуального союза Ндано Гбоно в Нигерии, одну из самых главных своих задач видят в выявлении ведьм (может быть, сохранившихся еще втайне “буйволиц”) среди “своих” женщин. Заподозренных в колдовстве заставляют рыть руками землю, как это делает копытами разъяренный буйвол. Если из-под ногтей появится кровь, перевоплощение считается доказанным и “виновной” грозит жестокая расправа.

Так древние, давным-давно забытые просвещенной Европой традиции и предрассудки, первичные формы социальной дифференциации и консолидации, психологические представления и иные “образы” архаической ментальности прорываются в современность. Более того, они инициируют в ее недрах структуры общения и стереотипы поведения, не укладывающиеся в рамки кажущихся нам общепринятыми “цивилизованных” юридических принципов и морально-этических норм, но тем не менее существующих наяву и буквально пронизывающих бытие миллионов людей — наших африканских современников.

Ветер времени не только загоняет традиционные ритуальные общества во все более глухие уголки континента, но и заставляет их трансформироваться, приспосабливаться к постоянно изменяющимся условиям жизни и деятельности населения стран Тропической Африки. Еще в колониальный период верхушка некоторых ритуальных союзов пошла на тайный контакт с марионеточными властями на местах. Используя свой многовековой авторитет и невидимый постороннему глазу мощный репрессивный аппарат принуждения, она заставляла, например, соотечественников и соплеменников выращивать чуждые местному менталитету экспортные культуры, изготовлять ремесленные изделия, имеющие коммерческий спрос и, таким образом, профанирующие их первоначальный смысл. Колониальные власти добивались таким путем уплаты установленных ими налогов, а лидеры тайных ассоциаций бессовестно и бесконтрольно присваивали себе значительную часть выручки, полученной от скупщиков.

...Обретение африканскими странами политической независимости еще больше изменило ситуацию на континенте. Но и в ней традиционные тайные союзы нашли свое место порою в самых головоломных раскладах пришедших к власти политических и социальных сил. Наиболее причудливым оно оказалось, пожалуй, в Либерии — стране, основанной потомками африканских рабов, вернувшимися на свою историческую родину с американского континента. Достаточно одного примера: в середине 60-х годов пост верховного руководителя тайного ритуального общества Поро занял... глава государства — президент страны У.-Ш. Табмен, являвшийся по совместительству гроссмейстером местного ордена масонов и протестантским священником.

Ликвидация неграмотности, просвещение, приток деревенских жителей в города неумолимо подтачивают демографический и психологический фундамент древних механизмов социального регулирования и общественного контроля. К тому же во многих странах деятельность тайных обществ официально запрещена властями, нередко под давлением традиционных вождей, сотрудничающих с правительствами, и западных экспертов по вопросам демократии и прав человека. Под усиленным контролем со стороны этих сил нелегальные ритуальные ассоциации медленно, но неуклонно уходят в темную часть суток и теневую экономику, хотя их эмоционально-психологическое влияние на население все еще остается важным политическим фактором, не считаться с которым неразумно. Организующая роль таких ассоциаций может заключаться в сохранении и перенесении в современность эгалитарных норм общения и обычаев непосредственной демократии, сложившихся на заре человеческой истории, в подавлении неподвластной правоохранительным органам государства коррупции и пресечении злостного обогащения “новых африканцев” за счет соплеменников и родственников. Нередко в далеком прошлом они брали на себя роль этаких коллективных чернокожих робин-гудов, освобождавших обреченных на продажу в заокеанское рабство соплеменников, громивших фактории работорговцев и сжигавших храмы их невольных пособников — католических миссионеров. На них вынуждены были “оглядываться” в своих непомерных амбициях и имущественных претензиях многие архаические правители, не без оснований опасаясь кровавого “импичмента”. Однако сегодня эти древнейшие из известных человечеству примитивных ассоциаций зачастую становятся предметом заумных политических интриг и комбинаций, эффективным средством манипулирования массовым мифологическим сознанием и традиционным поведением в принципиально изменившихся социальных условиях.

Например, в полумиллионном нигерийском университетском городе Иле-Ифе верхушка тайного общества Огбони обладает реальной административной и экономической властью. Именно она “дирижирует” деятельностью мэрии и других городских институтов, поддерживая “свое” предпринимательство, регулируя мистическими средствами ценообразование, вводя запрет и разрешение на определенные виды хозяйственных работ, например, лов рыбы и сбор орехов. У членов этого объединения свои особые дома-явки, куда не могут проникнуть непосвященные. При встрече они обмениваются особым рукопожатием левой рукой со специфическим прищелкиванием пальцами, которое очень трудно воспроизвести, даже если ты его видел неоднократно. Временами барабаны общества особым боем сигнализируют запрет выхода на улицы города женщинам и непосвященным, объявляя своего рода ритуальный “комендантский час”.

Поистине “новым словом” в тысячелетней истории тайных ритуальных союзов стало появление в некоторых университетских городках Нигерии нелегальных студенческих обществ. Им инкриминируют сексуальные оргии, ночные шабаши на кладбищах, кровавые драки, нападения на неугодных профессоров, кражу малых детей с целью вымогательства выкупа. Особая опасность такого рода подпольных организаций заключается в том, что в них очень низкий возрастной ценз. Сюда входят люди молодые, энергичные, с фантазией, имеющие доступ к современным источникам информации и новейшим техническим средствам, включая компьютерно-информационные технологии и электронные средства связи, то есть как раз те, кто призван в ближайшие годы пополнить интеллектуальную элиту страны, но может переродиться в ее “интеллигентный” преступный синдикат.

Стремясь избежать этого, правительство страны усиленно внедряет в тайные студенческие общества своих агентов и информаторов. Однако тысячелетиями отшлифованная “система бдительности”, включающая в себя сменные пароли на различных местных языках и племенных диалектах, изощренные коды, тайные сленги и мистические символы, ставит стараниям властей серьезный барьер. Недаром нигерийская “образованная” мафия — одна из самых изощренных в интеллектуальных и финансовых сферах. В этом на своем печальном опыте уже смогли убедиться не только американские, но также московские и даже географически еще более отдаленные от Африки екатеринбургские бизнесмены. Словом, сам по себе быстрый рост уровня образованности отнюдь не исключает специфического возрождения древних тайных союзов на качественно новой цивилизационной основе. Мертвый, гласит старая латинская пословица, воистину хватает живого!

Там же, в Нигерии, зафиксировано использование двух альтернативных тайных союзов — уже упомянутого Огбони и обвиняемого в ритуальных убийствах Овегбе — противоборствующими, в том числе на выборах, политическими партиями. Кроме того, в штате Бендел учеными выявлены некоторые достаточно убедительные факты существования тесного альянса между преступными авторитетами, коррумпированными элементами в полиции штата и “братвой” местного тайного общества. Причем именно последняя, выиграв нелегкую конкурентную борьбу, подчинила своему суровому влиянию не только обладающих властными прерогативами традиционных вождей, но также низовые репрессивные, правоохранительные, судебные и гражданские службы, лишив тем самым правительство страны возможности активно использовать свой аппарат против набравшей силу сепаратистской этномафии.

В современных тайных ритуальных обществах есть и криминальная ветвь. Помимо разборок из-за дележа сфер влияния, рэкета, контрабанды, “выбивания” долгов здесь практикуется похищение детей и взрослых с целью получения выкупа. Кроме того, эти общества с присущими им ритуалами используются в качестве “крыши” для всякого рода расплодившихся в Африке масонских лож и иных тайных сообществ, импортированных из Европы, а частично из Азии.

Секретные ритуальные общества в современной Тропической Африке — неотъемлемая составная в самобытной цивилизации континента. Поостережемся относить их к числу допотопных ублюдочных социальных реликтов, место которым на свалке истории и которые, мол, в наш просвещенный век сами собой растают на ветрах современности. Пока что они, повторяю, остаются достаточно серьезным инструментом традиционной власти, в лучшем случае автономной и “терпимой” по отношению к центральному правительству, в худшем — выступающей мистифицированной опорой оппозиции, сепаратизма и криминала.

И вообще многое в атрибутике современных мафиозных структур — специфическая мифологическая “калька” с тайных ритуально-мифологических обществ, зарождение и существование которых уходит в глубину тысячелетий.

К тому же африканцы интенсивно расселяются в странах Запада и в России. Во Франции, например, сейчас несколько миллионов выходцев из Африки. Ненамного меньше выходцев из бывших колоний в Великобритании. Демографическая “колонизация” охватывает и другие, особенно благополучные, страны Западной Европы. Даже в неспокойной Москве на каждого легально проживающего африканца приходится примерно десять, не имеющих ни паспорта, ни визы, ни вида на жительство. Кстати, все чаще очередной из моих африканских приятелей, поселившихся в Москве или Подмосковье, с радостью и гордостью протягивает мне новенький российский паспорт, где в вызывающей до сих пор массу споров графе “национальность” значится нечто непривычно-экзотическое для российского уха: фульбе, ибо, суахили, бамбара, йоруба, серер, ашанти или моси.

Но есть ли — и в чем она? — гарантия того, что вместе с самыми яркими и прекрасными африканскими традициями в Европу и тем более в Россию не проникнут и не будут поддержаны и подхвачены местными криминальными структурами совершенно непонятные нашим правоохранительным органам символика, атрибуты, ростки или даже филиалы секретных ритуальных сообществ?

Андреев Игорь Леонидович (род. в 1939) — доктор философских наук, профессор, автор многих книг по проблемам Африки и философской антропологии.

РАЗДЕЛЫ
САЙТА